Александр Афанасьев - Оттенки тьмы

Разбились на тройки. Дудаевские тройки – их так называют. Только у нас несколько иное вооружение. Я взял свой снайперский «Вепрь» с глушителем – как будет, неизвестно, а «Ремингтон» – все-таки винтовка для поля, не для города. Вторым у меня «ПБ» и на всякий случай – взял с собой еще и «АПС», переделанный с травмата обратно на боевой. Жаль, нельзя взять мой обрез «РПК», но он весит неподъемно, а патронов к нему надо много – как семечки щелкает. Это только в фильмах целый арсенал носят – а в жизни приходится выбирать. Я лучше побольше патронов к «Вепрю» возьму, если так чего.

В паре со мной шли Ветер и Боб. Ветер обошелся прилично переделанным «АКМ», но там у него прицел «Бушнелл» АК 1–4 стоит и глушитель. Отобранный по кучности, вполне за снайперский сойдет.

Боб нес с собой пулемет «ПКМ». И несколько лент в рюкзаке. Кроме того, такой же, как у меня «ПБ». Пулемет – не самое нужное сейчас, но он к нему привык и другое все равно не возьмет.

Сформировали еще две группы – одна должна была по речке заходить, причем вплавь. Скверно, но не опасно – зомбаков, главное, можно не опасаться, не любят они воду. Потому все, что около воды, люди сейчас меньше охраняют и вообще расслабляются. А нам того и надо…

Когда мы выходили – расчет разворачивал миномет. Наше главное оружие…

Сейчас ни в один населенный пункт нормально не зайти – все окружают себя всем, чем могут – от рвов до брошенных и раскулаченных автобусов и колючей проволоки. Тут к этому прибавились контейнеры и брошенные вагоны.

Осторожнее…

Сам по себе вагон – приличная позиция, чтобы прикрыть тех, кому бежать метров тридцать по заросшему по грудь полю до следующего укрытия.

Я подстроил ночник.

– Пошел!

Луна светит. Хреново это…

Как же мы не ценили того простого, что было у нас. Я вот… я только сейчас пришел к выводу, что самые счастливые мои дни были – не когда я бабки зашибал или вопросы решал – а когда я совсем еще пацаном летом уезжал в деревню к родственникам и там жил простой деревенской жизнью. Я ведь и косить умею, и дрова колоть, и корову пасти. Все я умею… наверное, полученная тогда закваска и помогла выжить, когда мир со всеми его прелестями цивилизации – пошел по наклонной….

Ну и оружие, конечно. Вместе с патронами – у меня два сейфа было, а третий я только под патроны держал. Как чувствовал…

Ну вот, нас жизнь и наказала, отняв разом все то, чего мы не ценили. А теперь она отняла и разум, заставив сражаться на руинах цивилизации.

Все заняли позиции у крайних хат, теперь мне идти.

Пистолет в руку – винтовка накоротке неудобна – и вперед. Трава по грудь, не косит никто, никому сейчас ничего не нужно.

Дошел до своих, хлопнул по плечу – здесь. Тронулись. Пулемет, затем «АКМ», затем уже я.

И тут – запах. Хорошо знакомый, от которого волосы дыбом – гниющее мясо.

Труп!

Осталось понять – мертвый или по правде мертвый?

Подал сигнал опасности, рассредоточились. Нашли почти сразу.

Дядька лет пятидесяти. Одет как сейчас все одеваются. Я включил фонарик с инфракрасным фильтром, присел. Несколько пулевых, потом в голову. Следы волочения – скорее всего расстреляли и бросили тут. Еще какой-то запах привлек мое внимание как необычный, но знакомый. Я пощупал, поднес к носу.

Моча.

Значит, еще и мочились на труп.

Твари.

Знаете, за что они его? За то, что ватник. В их понимании любой, кто повзрослел в СССР, – ватник, неисправимый. Они их и убивают. Рабы из таких людей плохие – да и не идут такие люди в рабы.

Ненависти не было, я давно запретил себе ненавидеть. Просто еще раз я убедился в том, что для нас и фашистов слишком мала эта Земля – даже сейчас.

Должен остаться кто-то один.

И тут мы услышали хорошо различимый в ночи звук двигателя.

Тарас был «зи Львива».

Он не был бандеровцем в том понимании, в каком его понимают русские – потому что то, что для русского фашизм, для хлопчика из Львова – просто жизнь как она есть. Здесь молодожены фотографируются у памятника воинам УПА, что вы еще хотите?

Тарас вырос в Сихове – это такой львовский пригород, застроенный при Брежневе – кровавая советская оккупационная власть, понимая уникальность Львова, решила не застраивать его массово, а построить город-спутник и соединить его линией метро. Да, и во Львове тоже планировалось метро, его стройку начали в конце 80-х. Одна эстакада до сих пор стоит – там сейчас стоянка.

Отец их бросил, мать никогда не говорила о нем. Когда закрыли завод, мать уехала працювать в Италию, оставив Тараса на попечение деда с бабкой. Деньги высылала, устроилась там нормально, но ребенок там не был нужен. Фактически Тараса воспитала улица. В пятнадцать он совершил первое серьезное преступление – групповой разбой. Не сел, потому что один из соучастников был мажором, у него отец – аж «зам головы миста». Отмазал.

В школе Тарас учился плохо, но это никого не интересовало. Получив аттестат, он поступил туда, где не надо было много ума – в Львовский институт физкультуры. Каждый год девятого мая преподаватели по молчаливой, никем не разрешенной традиции отпускали студентов с уроков, и они шли избивать ветеранов ВОВ и «ватников». Тарас ходил со всеми, но особой политической подоплеки в его действиях не было – все били, и он бил.

Точно так же, особо не разбираясь, он оказался на майдане. Ему, как и другим хлопцам, сказали, что москали подкупили Януковича, и он не подписал «угоду с Европой» и теперь работы в Европе можно не ждать. А во Львове другой работы не было, большинство студентов и не думали после окончания вузов искать работу на Украине. Потому на известие о «зраде Януковича» откликнулись болезненно и поехали искать правды на майдан.

Там Тарас вступил в сотню самообороны «Львивска брама». За участие в боях с милицией ему не платили – но давали по сорок, по пятьдесят гривен на человека на пиво и сигареты. Про то, что должны были давать больше, но все дербанили сотники и «сцена» – Тарас не знал.

Про то, что он сейчас совершает преступление как минимум по трем уголовным статьям – Тарас тоже не знал. В его примитивном, но логически законченном крестьянском понимании – высшим органом власти в стране является народ. И то, что тут происходит, – это наподобие сельского крестьянского схода, на котором решают, как дальше жить. И что они решат – власть то и должна делать. А то, что тут нет и одного процента жителей Украины – так что же с того. Никому ведь не запрещено прийти на майдан. Ты придешь – ты и будешь решать…

Так что он и тут действовал, как все, – носил щит, дрался, кидал коктейли Молотова, избивал…

Что произошло 18–20 февраля 2014 года – Тарас точно не знал, но догадывался. 17 февраля приехал хлопец со Львова (Тарас его знал, он всякими анаболиками и наркотиками в университете торговал), привез две сумки с оружием, с пистолетами. Раздал надежным пацанам, в том числе и Тарасу. Тарас не знал, что он попал в число «надежных пацанов», потому что его пробили по базам и выяснили, что он ранее привлекался за групповой разбой. Его должны были убить или захватить 20–21 февраля во время разгона майдана и показать по телевизору вместе с другими такими же – как пример львовского зверья, бесчинствующего в центре столицы. А тот хлопец со Львова – давно уже крыса подментованная и работает на Антибиотика [22]. А пистолеты эти пропали из оружейки львовского «Беркута» – потом, когда стало понятно, что в Киеве не выгорело – оружейку дограбили и подожгли.