Оливер Боуден - Клятва пустыни

– Никто нам не угрожает, Байек. Это я и пытаюсь тебе объяснить. Но если хочешь сказать Сабу, сделай это. Меня здесь все равно уже не будет, и я не увижу, как твой отец в очередной раз хмурится и кривит губы. Да, несколько месяцев назад я отправила послание. Недавно получила ответ. Утром я уезжаю.

Она любила свою тетю. Очень любила. А как бы поступил я, окажись на месте Херит моя мать? Я набрал побольше воздуха в легкие, отпихнул подальше все возражения и кивнул. Какими бы ни были последствия, выбор был за Айей.

– Поступай, как знаешь.

Выражение лица Айи, столь грозное еще секунду назад, смягчилось.

– Байек, утром я уеду. Но это значит, что меня попросту не будет здесь некоторое время. Я же не исчезну навсегда.

Я улыбнулся в ответ, немного успокоившийся и безмерно усталый:

– Я скажу отцу утром, после твоего отъезда.

– Поступай как знаешь.

На следующее утро, едва проснувшись, я выбрался из шалаша и сразу же посмотрел туда, где паслись наши лошади. Одной не хватало. Айя уехала. Ветер играл пологом отцовского шалаша. Внутри было пусто. Я переместил взгляд туда, где мы упражнялись по утрам. Отец был уже там и разминался один, стоя ко мне спиной. Его рубашка надувалась на ветру.

– А где Айя? – спросил Сабу, когда я, одевшись, спустился к нему.

Отец редко обращался к нам по имени. Особенно во время занятий. Наверное, отцу это казалось выражением слабости. Обычный вопрос, который сегодня поднял во мне волну досады и злости.

– Отправилась на охоту? – продолжал отец.

– Нет. Она уехала.

– Уехала? – переспросил Сабу, дернув головой.

– Уехала домой. В Сиву.

– Почему мне не сказала?

Как бы вчера мне ни хотелось быть с отцом на одной стороне, сомнения переросли в мысли о самом себе. Рассвет наполнил сердце неприятием отцовских взглядов. Такое со мной было впервые. Я и представить не мог, что усомнюсь в правильности его пути. Но случившегося не воротишь.

– А сам как думаешь – почему? – запоздало ответил я. – Ты бы запретил ей уезжать.

– Непременно.

– Вот тебе и ответ.

Настрой на занятия сменился у отца вспышкой гнева. Он шагнул ко мне, взмахнул мечом. Я взмахнул своим. Лезвия схлестнулись, наполнив сонный утренний воздух подобием колокольного звона. Отец едва заметно качнул рукой, и его меч тут же переместился вниз. Маневр оказался чересчур быстрым для меня. Я едва успел отразить удар, что сказалось на моем равновесии. Отец мигом оценил мою позу, изменил свою и снова двинулся в атаку, держа меч плашмя. Короткий удар возле виска, и отцовский меч слегка оцарапал мне щеку. Струйка крови коснулась моих губ. Отец развернул левую ногу. Теперь его ноги были широко расставлены. Рука сжимала эфес меча. Острие упиралось в песок.

Я промокнул кровь рукавом, стараясь сохранять невозмутимость.

– Ты злишься, – сказал я, сознавая бесполезность этих слов.

Отец отвернулся. Я смотрел на его выпяченный подбородок. Впервые в жизни я мысленно упрекал отца за поведение, причины которого не были связаны со мной. Он оцарапал мне щеку, давая выход своей злости. Это противоречило его собственным наставлениям.

– Я не злюсь, – сказал он после долгого молчания. – Я разочарован. Вы раскрыли наше местонахождение, поставив нас под удар.

– Ты всерьез так думаешь? – спросил я, вторя словам Айи. Моя вчерашняя злость на нее исчезала, зато гнев на отца становился лишь крепче. – Неужели ты и впрямь считаешь, что кто-то до сих пор за нами охотится? Может, уже и ордена никакого нет? Если они считают нас опасными противниками, почему же тогда не отправили для нашей поимки целый отряд? А вдруг их настоящей целью был Хемон?

Отец сердито посмотрел на меня. Моя словесная атака продолжалась. Вместо своей привычной горячности я действовал спокойно и последовательно. Кажется, я кое-что перенял от Айи.

– А тебе не приходило в голову, что с гибелью Хемона нас перестали считать угрозой? Человек, атаковавший нас возле храма Хнума, вполне мог соврать своим хозяевам и сказать, что убил нас. Ему ведь главное – получить награду. Какие у тебя основания считать его добросовестным и неутомимым исполнителем? Отец, ты держишься за одну вероятность, а их может быть тысячи. За все годы убийца ни разу не попытался на нас напасть. Мы вообще его больше не видели. Сомневаюсь, что его охота продолжается до сих пор.

– Он очень хитер, – сказал отец, разговаривая не столько со мной, сколько сам с собой.

Глубоким дыханием Сабу гасил гнев и наконец-то слушал меня.

– И очень опытен.

Отцовское лицо помрачнело, словно на него упала тень. Тогда я не придал этому значения и лишь потом осознал истинный смысл увиденного.

– Однако наш противник больше ни разу не появлялся, – гнул я свою линию.

– Он терпелив.

Мы тоже. Иначе как еще назвать наше многолетнее добровольное изгнание?

– Отец, нам тоже пора возвращаться в Сиву.

Я был сосредоточен и решителен. Я знал: правда на моей стороне.

Отец замер, погрузившись в глубокие раздумья.

– Твое обучение еще не завершено.

Эта фраза утратила былое значение и произносилась по привычке. Во всяком случае, так мне казалось. Но у меня было убеждение, заимствованное у Хенсы и Айи. Оно помогало спокойнее относиться к подобным отцовским заявлениям. Всегда можно научиться чему-то новому. Поэтому мое обучение никогда не кончится.

– Его можно завершить в Сиве, – невозмутимо возразил я. – Когда я снова буду рядом с Айей.

– Негоже, чтобы те, кого ты берешься защищать, видели огрехи в твоем обучении.

– Тогда продолжим обучение втайне.

Я не понимал отцовского упрямства. Если долгие годы даже я не знал, что мой отец – меджай, жителям Сивы это тем более было неизвестно. Мы легко могли объяснить, что я продолжаю обучаться, чтобы занять должность мекети.

– Сива столько лет остается беззащитной, – высказал я еще одну тревогу, не дававшую мне покоя. – Все эти годы мать живет совсем одна. Представляю, как она беспокоится за нас.

– Без тебя знаю! – отрезал отец, но в его голосе не было огня. – Что бы ты мне ни говорил, в Сиву ты вернешься только полноценным меджаем.

Это возражение тоже не имело прежней силы. Привычные слова о моей неготовности, отцовское упрямство, и не более того. Я вдруг увидел отца намного яснее, чем прежде, и вдруг понял правоту слов Хенсы. Отец любил меня. Любил по-настоящему, хотя проявлял свои чувства на редкость жестоким образом. И по матери он невыносимо скучал, даже если за все годы ни разу вслух о ней не вспомнил.

И еще Сабу очень боялся всего, что может случиться со мной, когда я надену плащ меджая. В чем-то Айя была права: отец удерживал меня, одновременно удерживая и себя.

– Так в чем дело, отец? Объяви меня полноценным меджаем.