Юлия Андреева - Геймер, тетралогия в одном томе

— Я Амакаву Грюку, сын Арекусу Грюку, хатамото самого сёгуна Токугава-но Иэясу, держал путь из Иокогамы в Эдо, куда отправился для того, чтобы вступить в личный отряд Токугава в качестве вакато. По дороге на нас напали ронины, я дрался и убил несколько человек, а потом меня оглушили чем-то и я… Ну, в общем… — Амакаву было неприятно признавать, что попал в позорный плен. — А когда и где взяли тебя?

— Личный отряд! Не врешь? — Тико прищелкнул языком. — Я видел Токугава прошлым летом, — сообщил он после минутной паузы. Особо гордиться ему было нечем, Оноси проиграл в войне, встав на сторону злейшего врага Токугава Исидо, от расправы семью спасло вмешательство сына Тайку Хидэери, который лично знал Юю — деда Тико. Благодаря его своевременному заступничеству род некогда знаменитого даймё и члена Совета регентов Оноси не был уничтожен, хотя и пребывал в забвении, живя в оставленных им сёгунатом владениях на севере страны.

— Я уже вышел из того возраста, когда врут, чтобы не получить по заднице, — глубокомысленно сообщил новый знакомый, пытаясь припомнить, что говорил отец об даймё Оноси и его потомстве, но сведений было катастрофически мало.

Тико спокойно стоял у решетки, не мешая Амакаву сосредоточиться. В отличие от нового приятеля, он сразу же вспомнил Арекусу Грюку, или Золотого Варвара, как называли его в семье.

— Так, значит, мы… — Амакаву пытался вспомнить какие-нибудь факты прошедшей войны, блеснув знаниями перед незнакомым мальчиком, но ничего не получалось.

Помог ему Тико.

— В смысле, что в «Войне Провинций», как ее теперь стали называть, наши кланы сражались на разных сторонах. — Он просительно посмотрел на Амакаву, опасаясь, что тот сейчас уйдет в свою камеру, оставив его одного.

— Мой отец победил, — наконец-то нашелся Амакаву.

— Ваша правда. — Тико опустил голову. — Но ведь война давно кончилась? Не так ли?

— Мой отец победил, сражаясь под знаменами Токугава, а твой проиграл. Вот. — Амакаву торжествовал.

— Тогда мой отец был еще восьмилетним ребенком. — Тико сделалось неприятно, и он отошел в глубь своей камеры и сел на охапку гнилой соломы, служившей ему ложем.

Амакаву вернулся на свое место. Какое-то время оба напряженно молчали, первым начал Амакаву.

— Так давно тебя пленили? — делая вид, что ему это неинтересно, скучающим тоном осведомился из своего угла он.

— Может, дня два, а может, и раньше. — Тико задумался. — Меня сначала держали в другой камере, каменном мешке с глухой стеной и тяжелой дверью с прорезью для глаз, чтобы наблюдать.

— За чем наблюдать? — не понял Амакаву.

— За мной. — Тико пожал плечами. — Откуда мне знать?

— Били? — участливо осведомился Амакаву.

Тико задумался: сказать, что не били, было как-то неудобно, самого Амакаву взяли с боем, а он что же, не самурайского рода?!

— Мы сразились, но врагов оказалось больше, — наконец нашелся он. — Не помню, как меня взяли, должно быть, съездили чем-то по затылку. Я даже не видел. Вы не знаете, для чего нас здесь держат? — спросил он, прилагая усилия, чтобы голос не дрожал. — Я кушать хочу.

— Я здесь недели две, — Амакаву вновь подошел к решетке, — за это время многого навидался, но что касается кормежки, могу сказать, что кормить кормят, хотя… — Он махнул рукой.

— А кто нас пленил и зачем? — Тико почувствовал, как комок слез сдавил горло, а в глазах защипало. — Я домой хочу.

— Когда меня притащили сюда, здесь было человек шесть, всем по десять-тринадцать лет или около того. — Голос Амакаву дрогнул. — Каждую ночь они кого-то убивают, а вот там, на восточной стене, есть балкон, на него приходят двое — оба завернутые в черные покрывала. Жуть. Один повыше, другой совсем маленький, просто карла, и оба смотрят на то, что происходит внизу. А потом берутся за руки и уходят.

— Где балкон? — Тико подошел к решетке, и Амакаву показал рукой направление.

— Сейчас не очень видно, свет из окон мешает, но ночью, когда зажжены фонари и факелы…

— Вижу. — Колени Тико затряслись, по лицу покатились слезы. — Нас тоже убьют?

Амакаву молчал.

— Я не хочу умирать. — Тико сжал кулаки. — Скажи, мы ведь выберемся отсюда?

Амакаву пожал плечами.

— Постой. — Тико лихорадочно соображал. — Ты сказал, что убивают каждую ночь и что ты находишься здесь уже две недели.

— Ну да, — подтвердил Амакаву, сделав трагическое лицо. Ему самому казалось, что в этот момент он похож на Хатимана, бога, покровительствующего военным.

— А почему тогда убили всего шесть человек? — Тико впился глазами в лицо Амакаву.

— Ну, — Амакаву выглядел смущенным. — Я же сказал, что их было шесть, когда я здесь только появился, а потом приводили и других… А впрочем, не каждую ночь убивают, иногда по несколько дней эти двое не наведываются, иногда только пытают. Вот, парню одному все пальцы отрезали. Как он визжал!..

Мальчики молча вернулись на свои подстилки.

— Знаешь, я бы, наверное, тоже визжал, — наконец честно признался Тико. — Очень не люблю боли.

Амакаву хотел сначала высказать что-то о сыне и внуке поверженных врагов, но потом решил не подливать масла в огонь.

— Я, наверное, тоже, — признал он.

— Когда тебя будут резать, я закрою уши и сделаю потом вид, будто бы ничего не слышал, — благородно предложил Тико.

— Тогда я тоже. — Амакаву посмотрел в сторону клетки Тико с уважением.

— Значит, не враги? — с надеждой в голосе задал мучивший его вопрос мальчик.

— Друзья. — Амакаву подлетел к решетке и отсалютовал Тико. Растроганный Тико отдал салют Амакаву.

Нет, не так он представлял свой последний день в Японии, наверное, по уму, следовало попариться в баньке, в последний раз посетить какой-нибудь чайный домик, провести ночь с очаровательной девушкой… Всякий раз, поругавшись с женой, Ал мечтал, как будет возвращаться домой, но обычно повод оказывался недостаточно сильным. Поэтому он забавлялся тем, что представлял, как будет прощаться со своими владениями, отдавать последние распоряжения в порту, налаженная торговля с Англией, дело его жизни, требовала, чтобы Ал назначил себе замену, отдал распоряжения… Он рассчитывал увидеть в последний раз своих друзей, Иэясу, может быть, даже посетить монастырь, в котором нашел свое последнее земное пристанище дед Фудзико и Тахикиро, все еще бодрый и сварливый как тысяча чертей Хиромацу, он мог бы сделать тысячу дел и… вновь никуда не отправиться.