Юлия Андреева - Геймер, тетралогия в одном томе

— Что да и? — не понял Ал.

— Да и отправлю я его сейчас в будущее, а что коли обратно он вернуться не сможет? Мало ли что, умрет человек в дороге, врачи не успеют помочь. Телепортация тоже сил немалых требует, знаешь ли…

— Может и такое быть. — Кияма подложил под голову левую руку, в то время как правая мирно покоилась на подушке с введенной в нее иглой.

— А нам как тогда быть? Как мы объясним народу, куда из закрытого помещения, находящегося, между прочим, под охраной, делся их князь? Будьте покойны, любезнейший Александр, за такое преступление они не только нас с вами живьем сварят, а и наши здешние семьи найдут и поуничтожают. А нам это надо?

При упоминании о семье Ал закашлялся, отворачиваясь от «куратора».

— А капельница-то поможет? — неуверенно попытался продолжить разговор он.

— А кто ее знает. — «Куратор» подал Кияма чашку с напитком, придерживая его голову и буквально вливая лекарство в рот. — Случай уж больно запущенный, кабы раньше… — Он отставил пустую чашку, погладив Кияма по руке.

— Что же, ничего нельзя больше сделать?! — Ал чувствовал свою беспомощность, всей душой страдая от этого.

— А что я могу сделать без анализа крови? Вы хоть желудок ему прочищали?

Ал развел руками.

— Говорят, у него такая рвота, что и само прочистилось уже давно. — Вдруг подумалось, что вот уйдет сейчас Кияма, и он останется совершенно один.

— Остается последнее: вызвать из будущего более толкового специалиста. — Он с тоской поглядел на, казалось, отключившегося от мира Кияма. — Шансы, конечно, не бог весть какие, нашего специалиста, к сожалению, вместе с тушкой сюда не зашлешь.

— Вместе с чем? — не понял Ал.

— Вместе с телом. — «Куратор» вздохнул.

— А нас как-то смогли.

— А его не получится. — Врач потрогал лоб Кияма, прощупал пульс. — Плохо дело, землячок, если Ким у нас прямо сейчас загнется, его родня нам сто процентов дожить до старости не позволит, а как хочется…

Ал посмотрел на маячившую за дверью тень стражника, мысленно оценив дорогу из замка через бесконечные самурайские посты. Шансов и правда не было.

— Наш врач в Афгане подорвался на противопехотной мине, теперь лежит без рук, без ног, но зато голова работает за целый институт и всегда готов прийти на помощь.

— Как же он придет без ног?! — не сдержался Ал. — И вообще не стыдно эксплуатировать калеку?

— Этот калека тебе, здоровому жеребцу, еще фору даст. Да и сам Пашка вылазки любит, мы его обычно закидываем одной лишь душой, а на месте он влетает в первого попавшегося мужика, у которого и руки, и ноги, и вообще все, что нужно, есть. Так что твое дело, сегунский хатамото, отправиться в квадрат, который я тебе укажу, и отыскать нашего врача по приметам, которые назову. Что, скажешь, сложно?

— Какие приметы, если он вселится в незнамо чье тело? — удивился Ал. Слова «куратора» дивным образом напоминали второразрядную фантастику, которую он почитывал от нечего делать, живя в Питере.

— Приметы самые что ни на есть верные. Главное — успеть. Он вселится в любого человека, которого обнаружит первым, выбьет с ходу из него душу и займет оболочку. Но при этом он не унаследует ни памяти этого человека, ни языка, на котором тот должен говорить. Смекаешь? А вот теперь сам рассуди, какого человека тебе следует искать?

Ал задумался, тревожно глядя на приходящего в себя Кияма.

— Должно быть, сумасшедшего, — наконец решил он. — Человека, который жил себе не тужил, а потом вдруг с какого-то перепугу начал говорить на незнакомом языке и не понимать, в какую сторону двери в дом открываются.

— В самую точку, — рассмеялся «куратор», — дело, конечно, непростое и требует немедленного твоего вмешательства, так как мало ли в кого наш доктор вселится и с кем этот кто-то встретится. Может, в крестьянина, который забудет встать на колени перед самураем.

— Секир башка тогда твоему эскулапу, — покачал головой Ал. — Опасное, однако, дельце.

— Опасное, — согласился «куратор», — но ничего другого не остается. Я свяжусь с нашими людьми в будущем, а дальше тебе с самураями искать свихнувшегося мужика или бабу и тащить сюда.

— А что, коль твой Пал Леонидович и правда, того, свихнется, — усмехнулся окончательно проснувшийся Кияма.

— Раньше почему-то ничего, справлялся. — «Куратор» пожал плечами. — А чтобы не перепутать и не тащить в замок клана Фудзимото всех сумасшедших, ты, брат, как кого приметишь, заговори с ним тихонько по-русски. Свой-то язык он не забудет, так что сразу же станет понятно, кто тут псих, а кто наш Айболит.

«Дни в тюрьме длинные-длинные, — размышлял Амакаву, валяясь на своей вонючей подстилке и пожевывая соломинку. — Целыми днями лежи себе в углу или ходи взад-вперед по камере, можно еще, конечно, поговорить с Тико или другими мальчиками, хотя о чем говорить? Все и так сотни раз переговорено. Дни в тюрьме долгие».

Хотя так он думал первую неделю своего вынужденного затворничества, не зная, что делать со своим привыкшим к упражнениям с мечом и подвижным играм телом. Потом, когда вдруг приехали хозяева и по ночам начались пытки, он вдруг осознал, что длинные — это ночи, а не дни. Дни в ожидании «Ночного театра» были как раз короткие. Амакаву никак не мог нарадоваться этим дням, невольно наблюдая за тем, как солнце клонится к закату и по стенам из крохотных окошек-бойниц вместо доброго белого света начинает наползать убийственная рыжина. Рыжина заходящего солнышка, которую он так любил, живя дома, теперь наводила на него непреодолимый ужас.

Правда, пытали пока только глупых крестьян и сына торговца, не трогая троих мальчиков из самурайских семей и личного слугу раненого.

Но о нем Амакаву предпочитал даже не думать, опасаясь, что может вдруг проболтаться о том, что ему известно, приставучему Тико, их услышат глупые крестьяне, а дальше больше.

Всякий раз, когда Тико или другие мальчики пытались заговорить с ним о новых узниках, Амакаву надувал щеки и с видом взрослого отчитывал ребят за излишнее любопытство, отсутствие терпения и скромности. Этого хватало на некоторое время, после которого дети снова лезли к нему за разъяснениями.

Слуга раненого самурая тоже играл втемную, без умолку болтая обо всем на свете и не рассказывая ничего по существу. Когда же ребята «припирали его к стенке», умоляя открыть, кто его хозяин и под чьими знаменами он служит, вредный Гёхэй предпочитал отмалчиваться или спешно убегал к якобы зовущему его господину. Впрочем, ребята не могли злиться на не желающего делиться с ними информацией парня, так как все, даже глупые крестьяне, прекрасно понимали, что в этом он усматривает свой долг по отношению к сюзерену.