Юлия Андреева - Геймер, тетралогия в одном томе

Юкки и Минору стояли на веранде деревянного дома, куда Ал был вынужден временно перевезти свою семью.

— Когда я стану девушкой, мы сможем пожениться и заниматься этим. — Маленькая красотка состроила игривую гримаску.

— Я подожду, Юкки-сан, обязательно подожду. — Вежливо поклонился своей юной невесте Минору.

— Возможно, ждать придется несколько лет. — Юкки надула красивые губки. — Во сколько у девочки начинаются месячные?

— В тринадцать, четырнадцать, но так рано замуж еще нельзя. Отец говорит, что это может повредить здоровью.

— А ты действительно меня хочешь? — Взгляд девочки был таким жгучим, что Минору невольно отстранился от нее.

— Конечно, хочу, Юкки-тян. Очень хочу. Но я, правда, лучше подожду. — Лицо Минору покраснело, потом пошло пятнами, потому что Юкки прижалась к нему, ласково заглядывая глаза.

— Хочешь прямо сейчас? В этой беседке или в тех кустах, откуда такой красивый вид на реку.

— Хочу, но это невозможно. Твое тело… ты еще не готова.

— А вот та девушка готова? — Юкки кивнула в сторону собирающей на грядке какие-то приправы служанки.

— Да, на вид ей лет пятнадцать.

— Ты считаешь ее привлекательной?

Минору молчал.

— Да, она ничего. Ты хотел бы сегодня переплести с нею ноги? Я ведь понимаю, ты взрослый мужчина, а я девочка, которой еще нужно стать девушкой.

— Да, она, безусловно, мила. — Минору облизал губы. — Но я останусь верным вам. Это правда несложно, достаточно больше изнурять тело с мечом или упражнениями в стрельбе из лука.

— Ты получишь ее прямо сейчас. — Юкки послала Минору воздушный поцелуй, после чего, войдя в свою комнату, быстро легла на постель, перед ее мысленным взором появилась сияющая мишень, и в следующее мгновение она покинула свое маленькое, еще не созревшее для плотской любви тело.

В следующее мгновение девушка в саду вскрикнула и упала на дорожку. Минору перепрыгнул через перила веранды и подскочил к ней.

— Что с вами, милая? — ласково спросил он, заглядывая в глаза приходящей в себя служанке.

— Так в беседке или в кустах с видом на реку, — слабым голосом поинтересовалась Юкки-служанка, после чего влюбленные нежно поцеловались.

— Еще хотел сказать об усах на лицах самураев. В старину после сражения победители не собирали голов побежденных, а только отрезали их носы. Это, конечно же, неудобно для последующего опознания личности убитого, но зато отрезанные носы весят гораздо меньше голов, и их можно без особого усилия сложить все в один мешок и нести в руках.

Дзатаки поднял лежащий на татами веер с изображением солнца и какое-то время обмахивался им, дожидаясь, пока молодой секретарь запишет произнесенную мысль.

— В старые времена случались великие битвы, в которых убивали множество самураев, поэтому носы служили свидетельством того, сколько врагов удалось положить. Из этого следует, что в лагерь к неприятелю отправлялись именно носы. Носы и усы! — Он поднял вверх палец, призывая секретаря к вниманию. — Офицеры принимали только те носы, под которыми сохранялся клок усов, так как если есть усы, значит, убитый действительно был мужчиной. Да… за количество убитых производилась заранее оговоренная оплата. Мой дед рассказывал, что были такие нечестные самураи, которые в поисках легкой наживы не утруждали себя участием в битве, а попросту ехали в ближайшую деревню, где убивали беззащитных женщин и детей, и приносили в ставку их безусые носы. Так было до того времени, пока Тайку не издал закона, по которому лишенные усов носы не засчитывались за носы самураев. Ты, пожалуй, этого не пиши, Тёси-сан, а то как бы потомки не начали думать о нас как о презренных дикарях, для которых нажива и блеск золота заменяют честь, — обратился он к склоненному перед свитком секретарю. — На чем мы остановились?

— «Из этого следует, что в лагерь к неприятелю отправлялись именно носы. Носы и усы!» — прочел Тёси, вытирая рукавом выступивший на лбу пот.

— Правильно. — Дзатаки хлопнул в ладоши, и когда фусима [18] Фусима — внутренние раздвижные перегородки из бумаги на деревянном каркасе в японском доме. приоткрылась и в дверях появилась стоящая на коленях служанка, попросил ее принести чай.

— Таким образом, самураи прошлого должны были знать, что после их смерти в лагерь противника поедут именно их носы. Носы и усы будут лицезреть победители, обсуждая подвиги и промахи. Поэтому всем самураям было предписано следить за красотой своих усов, дабы победивший противник не посчитал их за женщин. Отсюда правило: самураи должны заботиться о красоте своих усов. Тёси-сан, припишите еще, что к бородам это не относится, бороды самураи во все времена отращивали по собственному желанию, но с разрешения своего сюзерена. Впрочем, о красоте и ухоженности бороды на практике приходится радеть не меньше, а может быть даже больше, нежели об усах. — Дзатаки огладил свою длинную черную блестящую бороду, которой очень гордился.

— Я благодарю вас, Тёси-сан. — Дзатаки милостиво кивнул тощему, как будто ни разу в жизни не евшему до отвала секретарю, в который раз изумляясь его длинным, похожим на сучья рукам с паучьими пальцами, впалым щекам и крабьим глазам навыкате. Удивительно некрасивый юноша на деле был достаточно умным и сообразительным, быстро работал и мало болтал. Несколько лет назад Дзатаки приметил его среди толпы вакато [19] Вакато — самурай-подросток на обучении. и приблизил к себе, вначале за редкое и весьма любопытное уродство, и затем вдруг с удивлением обнаружив, что парень чего-то да стоит.

— Я вам больше не нужен? — Тёси подул на исписанный иероглифами лист бумаги. Судя по блеску, чернила еще не успели должным образом просохнуть.

— Ступай, — милостиво разрешил Дзатаки, — скажи девушкам, чтобы передали Грюку-сан, что я уже освободился и жду его. Рукопись пока полежит здесь, — он перехватил взгляд секретаря, — перечитаю ее на сон грядущий, может, Будда и решение правильное подскажет. После сна оно обычно правильнее выходит.

— Ну, если Будда… — Юноша улыбнулся, сверкнув выпирающими акульими зубами, и, ткнувшись лбом в татами, покинул комнату.

Дзатаки не повернулся, когда за секретарем задвинулась дверь, оставив брата покойного ныне Токугава-но Иэясу, дядю нынешнего сёгуна Хидэтада, в одиночестве. До прихода Алекса Глюка, или, как его здесь называли, Арекусу Грюку, было полчаса, обычно новоявленный родственничек не заставлял себя слишком долго ждать. Дзатаки же было необходимо немного подумать. Совсем чуть-чуть. Даймё поднялся и, на ходу разминая ноги, подошел к стенному шкафу, в котором хранилось великолепное испанское зеркало, доставленное ему миссионерами.