Уильям Гибсон - Избранные произведения в одном томе [компиляция]

И все-таки… Долго ли он протянет в духоте, отравленной зловонием тестостерона, закисшего в крови мучителя? «Меня могли просто исчезнуть», — напомнил внутренний голос из глубины развалин, оставшихся от прежней личности. Кажется, раньше Милгрим не употреблял этого глагола в особом, чисто аргентинском значении, но теперь оно подошло как нельзя лучше. Хотя, судя по тому, куда покатилась жизнь, его и так уже «исчезнули». Никто, кроме Брауна, не имел понятия о местонахождении пленника. Милгрим остался без наличных, без кредитки, даже паспорт у него забрали, а спать приходилось в комнатах с зеленовато-серыми коробочками на дверях — сигнализацией, оберегающей покой Брауна.

Но главная проблема — это лекарство. Даже если бы Милгрим нашел возможность улизнуть, он прожил бы в лучшем случае ровно сутки. Браун каждый раз выдавал ему дневную дозу и не больше того.

Мужчина тяжко вздохнул, качаясь на теплых волнах в густом супе из мыслей.

Хорошая таблетка. Очень хорошая. Набрать бы таких побольше.

Лакированный «фольксваген» Альберто с ацтекскими рисунками повернул к востоку от Ла Бреа.

— У Бобби агорафобия, — предупредил хозяин автомобиля свою спутницу, стоя в ожидании сигнала светофора за черным джипом «гранд-чероки-ларедо» с непроницаемо тонированными стеклами. — Не любит парень выбираться на люди. С другой стороны, у него склонность все время спать в разных местах, так что задача не из легких.

«Чероки» поплыл вперед, и Корралес тронулся следом.

— Давно это с ним? — поддержала беседу Холлис.

— Не знаю, мы всего два года знакомы.

— А его занятие принесло известность в ваших кругах?

«Круги» — слово расплывчатое, но она решила не уточнять, надеясь, что художник догадается заполнить определенные пробелы.

— Да, Бобби лучше всех. Его даже взяли тестировать оборудование, когда одна компания в Орегоне работала над каким-то военным проектом профессионального оборудования для навигации. Говорит, это было что-то очень передовое.

— И вот теперь он снизошел до помощи художникам?

— Да. Если бы не Бобби, я бы не смог нанести свои виде́ния на сетку координат. И все мои знакомые — тоже.

— А как же ваши коллеги в Нью-Йорке или, скажем, в Талсе? Как я понимаю, это не местное развлечение?

— Да, всемирное. По всему миру.

— Ну и кто для них играет роль Бобби?

— Тем, что в Нью-Йорке, он тоже как-то помогает. И потом, есть какие-то люди в Америке, в Лондоне, где угодно. А у нас вот есть Бобби.

— То есть он как бы… продюсер? — Собеседник должен был сообразить, что в виду имеется сфера музыки, а не кино.

Молодой человек бросил на нее быстрый взгляд.

— Точно. Хотя, пожалуй, лучше меня не цитировать.

— Значит, не для прессы.

— Ну да, он вроде продюсера. Если бы делом Бобби занимался кто-нибудь еще, то и мои произведения смотрелись бы по-другому. Иначе бы действовали на зрителя.

— Выходит, можно сказать, что художник вашего плана, обладая его способностями, мог бы…

— Лучше творить?

— Ага.

— Не обязательно. Но аналогия со звукозаписью верная. Что-то зависит от материала, от художника, а что-то держится на способностях и чутье продюсера.

— Расскажи про его чутье.

— Бобби, конечно, технарь и нечто вроде реалиста-подражателя, только сам этого не знает…

А парень отнюдь не слывет у них культурным гением, хоть и «лучше всех», заключила про себя Холлис.

— Он хочет выглядеть «настоящим» и даже не заморачивается на тему, что это значит. В итоге получается убедительно…

— Как с Ривером?

— Главное дело, не будь Бобби, мы могли бы прийти на место — и вообще не найти представления. Оно бы просто сдвинулось на несколько футов — за стены клуба, например.

— Не поняла.

— Всегда есть небольшое отклонение в трактовке координат. Мы же пользуемся гражданской версией сигналов, а они не такие точные, как у военных… — Альберто пожал плечами.

Интересно, мелькнуло в голове Холлис, много ли он понимает из того, о чем ведет речь?

— Бобби не понравится, что я тебя привел.

— Ну, если б ты спросил разрешения, он бы все равно отказал.

— Да уж.

На перекрестке Холлис обратила внимание на дорожный знак: теперь они ехали по Ромейн, меж длинных рядов приземистых промышленных построек неописуемого, в основном устарелого вида. Бывшая певица подозревала, что могла бы найти здесь киноархивы, компании по спецэффектам и даже какую-нибудь студию звукозаписи. Уютные, ностальгические текстуры: кирпич, побеленные известкой бетонные блоки, замазанные краской окна и световые люки, на деревянных столбах массивными гроздьями висели трансформаторы. Машина будто заехала в мир американской легкой промышленности, как он описывался в «Основах гражданства и права» в тысяча девятьсот пятидесятых годах. Днем эта улица наверняка не так пустовала, как сейчас.

Свернув с Ромейн-стрит, Альберто вырулил на обочину, припарковался и снова полез на заднее сиденье за лэптопом и шлемом.

— Если посчастливится, увидим одну из новых работ.

Холлис выбралась из машины и, закинув на плечо сумку с пауэрбуком, пошла вслед за художником к неприметному бетонному зданию, покрашенному белой краской и почти лишенному окон. Молодой человек остановился перед зеленой дверью, обитой листом железа, передал спутнице интерфейс и нажал на утопленную в бетоне кнопку.

— Посмотри в ту сторону, — сказал Корралес, указывая куда-то вверх и направо от двери.

Бывшая певица так и сделала; она ожидала увидеть камеру, но так и не нашла.

— Бобби, — произнес Альберто, — понимаю, ты терпеть не можешь гостей, тем более незваных, но мне кажется, ты сделаешь исключение ради Холлис Генри. — Он выдержал паузу, словно заправский актер. — Можешь сам убедиться. Это она.

Та, о ком он говорил, уже собралась улыбнуться невидимому объективу, но передумала и представила, будто позирует на обложку диска. Во времена «Кёфью» у нее было «фирменное», чуть насупленное выражение: стоило чуть расслабиться и припомнить прошлое, как лицо по умолчанию становилось именно таким.

Послышался тонкий голос, не мужской, но и не женственный:

— Альберто… Черт… Ты что вытворяешь?

— Бобби, у меня здесь Холлис Генри из «Кёфью».

— Ну, знаешь…

Обладатель тонкого голоса явно лишился дара речи.

— Простите, — вмешалась артистка, возвращая Корралесу шлем с козырьком. — Не хотела причинять беспокойства. Просто Альберто знакомил меня со своим искусством, рассказывал, как важно твое участие, вот я и…

Зеленая дверь загрохотала, приотворяясь на пару дюймов. В щели показались белокурая челка и небесно-голубой глаз. Зрелище, может, и забавное, детский сад какой-то, но журналистка испугалась.