Алессандро Барикко - Избранные произведения в одном томе

— Все те же главы семейств?

— Они были его друзьями.

— А потом?

— Четыре дня спустя в город вернулись их лошади. К седлам были приторочены отрубленные головы всех пяти. С выжженными глазами.

Фил Уиттачер задумался.

— В котором часу вернулись лошади?

— Глупый вопрос.

Фил Уиттачер вскинул голову.

— О'кей, Это случилось когда: ночью, днем?

— Вечером.

— Вечером?

— Да.

Фил Уиттачер встал. Подошел к окну. Взглянул на улицу, на пыль, бьющую по стеклам.

Ему стоило большого труда спросить, но все-таки он спросил об этом:

— Это Арни убил время?

Сестры Дольфин молчали.

— Это он?

Сестры Арни сидели, опустив головы, положив руки на колени. И вдруг ответили в два голоса:

— Да. Он унес с собой все время.

Фил Уиттачер взял свой плащ и шляпу. Сестры Дольфин сидели в той же позе. Словно у фотографа.

— А те часы… серебряные часы, неизвестно, что с ними?

— Нет.

— Их не нашли привязанными к седлу? Или у Матиаса в кармане?

— Нет.

Фил Уиттачер тихо произнес: ну вот.

Потом громко:

— Спокойной ночи.

И вышел. Дойдя до салуна, он уже собирался подняться к себе в комнату, когда увидел самого обыкновенного индейца, старого и пьяного. Индеец сидел на земле, прислонившись к стене. Уиттачер остановился. Повернулся к индейцу и замер, присев перед ним на корточки.

Потом спросил:

— Тебе что-нибудь говорит имя Арни Дольфин?

Глаза индейца напоминали два камня, вставленных в морщинистую маску.

— Ты слышишь меня? Арни Дольфин. Ваш друг Арни. Великий Арни Дольфин…

Глаза индейца не шелохнулись.

— Я говорю с тобой… Арни Дольфин, этот грязный дерьмовый ублюдок Арни, сукин сын Арни.

И шепотом:

— Убийца времени.

Глаза индейца не шелохнулись.

Фил Уиттачер улыбнулся.

— Ты вспомнишь об этом, когда будет нужно.

Индеец прикрыл на мгновение веки.

— Он сумел завести часы? — спрашивали у Шатци, спрашивали почти все. Шатци смеялась. Возможно, она и сама не знала. Интересно, как делаются эти вестерны. Наверное, если сочинил начало, то конец выдумываешь не сразу, а по ходу дела. Получился бы у меня вестерн или нет? Один раз у меня получился ребенок. Но это запутанная история. Я тоже не знала, чем все кончится. Доктор говорит мне: когда вылечитесь, то наберетесь терпения и все мне расскажете. Интересно, когда это будет. Помню, что его звали Гульд. Помню и другие вещи. Иногда просто замечательные, но все равно больно их вспоминать. Да, вот единственное, что я ненавидела в Шатци. Она говорила о мальчике, моем мальчике, как ни в чем не бывало. Этого я не выносила. Мне не хотелось, чтобы она о нем говорила. Не понимаю, как они могли подружиться, ведь Шатци лет на пятнадцать старше. И я не хочу знать, что было между ними, не хочу знать, уберите эту девчонку, не хочу больше ее видеть, доктор, оставьте меня в покое, что делает здесь эта девчонка? уберите эту девчонку, ненавижу ее, уберите, или я ее прикончу.

Гульду больше ничто не нужно. Гульду больше никто не нужен. Так она говорила.

Она провела здесь шесть лет. В какой-то момент уехала в Лас-Крусес. По ее словам, там нашлась работа в супермаркете. Но через несколько месяцев ее опять видели здесь. Оказалось, ей не нравились спецпредложения. Приходилось все время убеждать людей купить то, что им не нужно. Полный идиотизм. Так что она вернулась в больницу. И правда, здесь редко после двух истерических припадков тебе предлагают третий плюс возможность выиграть бесплатный сеанс электрошока. В этом смысле я не могу ее ни в чем упрекнуть. Жила одна в пристройке. Я часто советовала ей выйти замуж. А она отвечала: уже. Но я не вспоминаю ничего из ее жизни до нашего знакомства. Ясно, что у нее никого не было. Как ни странно, у девушки никого не было. Вот этого я в ней не понимала: как можно оставаться, скажем прямо, совсем одной. Здесь, в госпитале, все у нее пошло вкривь и вкось из-за этой истории с кражей. Говорили, что она ворует деньги из аптечной кассы. Что она занималась этим несколько месяцев подряд, что ее предупреждали, но все продолжалось. Я думаю, это неправда. Просто кое-кто терпеть ее не мог, здесь, в больнице, и на нее рады были настучать. Такое рассказывали, что я не верила, считала сплошными наговорами. Она ничего не сказала. Взяла свои вещи и ушла. Хэлли, мой муж, подыскал ей место секретарши в Ассоциации вдов солдат и офицеров. Трудно поверить, но это оказалось забавным. Вдовы солдат и офицеров вытворяют такое, что и представить невозможно. Иногда мы виделись там. Ей выделили стол. Работа легкая. И куча времени, чтобы сочинять вестерн.

Фил Уиттачер встал, окинул взглядом старого индейца и вошел в салун.

— Это все равно, что выжимать сок из булыжника. Вот уже много лет никто не слышит от него ни слова, — заметил Карвер, вытирая энный по счету стакан.

— А-а.

— Виски?

— Пожалуй, это мысль.

— Значит, виски.

Фил Уиттачер оперся на перила балкона.

Карвер налил ему стакан виски.

Фил Уиттачер стремился не думать. Но тем не менее думал.

— Карвер…

— Да?

— В этом проклятом городе был кто-нибудь, кто ненавидел Арни Дольфина?

— До его ухода?

— Сейчас тут все хороши.

— Ага.

— Но до ухода?

Карвер пожал плечами.

— У кого в этом мире нет врагов?

Фил Уиттачер допил виски. Поставил стакан на стол.

— Карвер…

— Да?

— Матиас, брат Арни. Матиас ненавидел его?

Карвер остановился. Поглядел на Уиттачера.

— У тебя был когда-нибудь брат, он же — бог?

— Нет.

— Ну вот. Ты бы его ненавидел каждую секунду. Втайне. И так сильно, как только возможно.

Над столом висели два снимка. Раньше они принадлежали Шатци. Один — Ева Браун. Другой — Уолт Дисней.

Фил Уиттачер стоит на полуденном солнцепеке, прислонясь к стене салуна: шляпа надвинута на глаза, рот прикрыт от пыли шарфом. Уиттачер изучает циферблат Старика, стрелки и цифры, творение завзятого игрока в покер.

Наконец трогается с места. Ему приятно ходить вот так, с ветром в спину: нет шума, и идешь быстрее.

Он думает: это все россказни стариков, а я ни при чем. Я всего лишь часовщик, радостно повторяет он про себя. И громко: ухожу отсюда, пора уже. Очень жаль, но эта работа не для меня. Всем пока. Нет смысла, думает он, оставаться здесь и пытаться запустить эти часы. Затем останавливается. Смотрит вперед. Видит Мелиссу Дольфин. Та подметает улицу перед своим домом, всю в клубах пыли, подметает с непостижимым и ненужным старанием. Седые волосы развеваются точно в том направлении, которое придали им старческие руки сегодня утром перед зеркалом, как делают каждое утро. Она похожа на призрак. Гонимый, терпеливый, непобедимый и побежденный.

Именно в этот момент, утверждала Шатци, Фил Уиттачер повернулся назад и сплюнул на землю. Из-за ветра плевок попал ему на брюки. После чего Фил Уиттачер послал всех в жопу.