Джек Чалкер - Избранные произведения в одном томе [компиляция]

— Это всего лишь песенка. Глупая старая песенка.

— Спой мне ее.

— Чо Дай…

— Пожалуйста! Спой ее мне! Козодой вздохнул:

— Ладно, только это довольно длинная песня. Вкратце ее содержание можно передать примерно так:

Куропатку, сидящую на грушевом дереве.

На второй день Рождества мой любимый принес мне

Двух горлиц и куропатку, сидящую на грушевом дереве.

На третий день Рождества мой любимый принес мне

Трех французских курочек, двух горлиц

И куропатку, сидящую на грушевом дереве.

— И так продолжается до двенадцати подарков, — объяснил он ей. — Четыре птички, пять золотых колец и так далее.

Она с минуту подумала и спросила:

— И каждый раз добавляется что-то новое к тому, что уже перечислялось раньше? Он уставился на нее:

— Да. Ну и что?

— Значит, они не точно следовали песне. Создатели колец были учеными, не правда ли? Я ничего не смыслю в науке, но хорошо знаю того же Клейбена. Ученые обожают предельно точно следовать формуле.

У Козодоя подкосились ноги. Он понял! На самом деле это не простая арифметическая последовательность пяти чисел. Нет, это уравнение. Чтобы перезапустить компьютер, нужно спеть эту проклятую песню целиком. Один, затем два-один, затем три-два-один. После этого — четыре-три-два-один. А в конце, только в самом конце — пять-четыре-три-два-один. Никто не собирался устраивать им западню. Все было просто и очевидно.

Только нужно было немного подумать.

Он взглянул на Киломен:

— Нельзя ли спустить ее вниз с помощью ремней? Бутар отрицательно покачала головой:

— Это слишком рискованно. Она может умереть.

— У меня разорваны внутренности, — прошептала Чо Дай. — И парализовано тело. Невыносимая боль. Мне очень жаль, мой командир, но я отпускаю тебя вниз.

Козодой резко покачал головой:

— Нет, нет, нет! Ни меня, ни кого-то другого. Не смей даже думать об этом! Хань вздохнула:

— И что же теперь делать? Если мы останемся здесь, она умрет, и мы, естественно, тоже. Если попытаться спуститься по склону, будет то же самое.

— Нельзя с уверенностью утверждать, что Главная Система нас не отпустит, — возразила Мария. — Ведь никто же еще не пробовал…

— Это не важно. Полетные ранцы не работают, а идти сквозь ветер и снег по очень узкой тропинке я, лично не в состоянии. Не говоря уже о Чо Дай.

— И это все, что ты можешь сказать? — Мария опустила руки. — Если мы останемся, то умрем. Если вернемся, то тоже умрем. Если спустимся в кратер, у нас не хватит одной пары рук, даже если Чо Дай права. Так что в любом случае все мы умрем.

Козодой на мгновение задумался, а потом, подбежав туда, где начиналась тропинка, начал высматривать что-то в ледяном тумане.

— Эй, Нейджи, сукин ты сын! — выкрикнул он во всю силу своих легких. — Ты затащил нас в эту преисподнюю, ты и вытаскивай! — Его голос прозвучал сильно и мощно, многократно отразившись от горных склонов, и угас где-то вдалеке. — Мы знаем, что нужно делать, но у нас не хватает одной пары рук. Поднимайся к нам или сиди, где сидишь, Нейджи! Поступай, как знаешь! Но либо приходи сейчас, либо все было напрасно! Абсолютно все!

Ответа не было. Только долгое эхо постепенно замирало вдали. Козодой вздохнул и сел на скалы, обхватив голову руками.

— Вот до чего дошло, — вздохнул он. — Я кричу, ругаюсь и вызываю призрак мертвого человека.

Хань не осмелилась подойти к нему и заговорила на расстоянии.

— Козодой, это безумие. Нейджи мертв. Не важно, кем он был и на кого работал. Сейчас он мертв.

Козодой обернулся и посмотрел на нее, а потом обвел взглядом остальных.

— Неужели никто из вас не понимает? Неужели никто из вас не способен понять, что в действительности здесь происходит?! Неужели я должен вам все разжевать?! Разве вы не понимаете, кто наш враг и почему мы здесь?!

Все изумленно посмотрели на него и ничего не сказали. Козодой вскочил и подошел к товарищам.

— Всему виной то, что человеческие существа создали машину по своему образу и подобию, наделив ее неограниченными возможностями, — медленно и спокойно заговорил он. — Вот эту машину. — Он топнул ногой по скале. — Они потрудились на славу и отлично сделали свою работу. — Он засмеялся сухим, невеселым смехом. — Вы можете взглянуть на них. Встаньте и посмотрите вниз, на лица создателей. «И Великий Дух создал людей, но они были пусты и тщеславны и проявляли назойливое любопытство. И они пали». В любой религии есть что-нибудь в этом духе. Мы созданы по образу и подобию Творца. Как? Физически? Маловероятно. Нет седобородого старика, сидящего на облаках. А эти тела? Ничем не лучше, чем у животных, если не хуже. Секс, жестокость, любовь, ненависть, любопытство — эго. Быть может, наш разум — отражение нашего создателя, если, конечно, этот самый создатель где-нибудь существует. Мы этого не знаем. У нас нет способа удостовериться в этом. Но у Главной Системы есть.

Он подошел к краю кратера и, глядя на лица, продолжал:

— Хань назвала это гробницей, и так оно, в сущности, и есть. Усыпальница богов, создавших компьютер огромной мощности, но по своему образу. И этот мощнейший разум верит в своих создателей-богов, потому что знает, что они существуют. Сколько религий имеется у человечества? Сотни? Тысячи? А может быть, и больше? И ни в одной из них доказательств бытия Божьего ничуть не больше, чем в других. Нам никогда не узнать истину. Никогда. Но Главная Система знала ее всегда. Истину о богах. Только не о наших, а о ее собственных.

— Ты похож на сумасшедшего, Козодой, — мягко заметила ему Мария Сантьяго. Он улыбнулся:

— Ты права. Именно в этом-то все и дело. Сумасшествие. В глубине души ты это подозревал и боялся — не правда ли, Менцельбаум? Не потому ли ты выбрал рождественскую песенку? Песенку, принадлежащую религии, которая начинается с того, что человеческие существа распяли, убили своего бога. Повесили его на кресте и смотрели, как медленно, вместе с каплями крови, вытекает из него жизнь. А затем обожествили его. Религия, основанная на обожествлении мучений.

— И где же, по-твоему, это безумие, Козодой? — спросила Бутар Киломен.

Он вновь поставил ногу на скалу.

— Здесь. Здесь, глубоко внизу, мощнейший интеллект Менцельбаума, должно быть, подозревал, что ценой выполнения основных директив будет его смерть и гибель его товарищей. Но теперь ясно, что они оказались к этому совершенно не готовы. Кризис наступил до того, как они успели подготовиться.

Именно поэтому они сделали кольца и именно поэтому ключ к интерфейсу был таким легким — по крайней мере они считали, что он легкий. Чтобы любой мог воспользоваться им. Но с момента подключения Главная Система оказалась в ужасных условиях. Основные императивы вынуждали ее выполнять программные директивы любой ценой и как можно быстрее. Но на самом деле лишь одно действие было необходимо, чтобы завершить работу. Первое, что она должна была сделать сразу после активизации, — это удалить самое непосредственное и, возможно, самое угрожающее ее успеху обстоятельство. Ей необходимо было удостовериться, что она не может быть остановлена вполне по-человечески и вполне объяснимо. Главная Система знала, что если она перестанет действовать, когда устранит текущую угрозу, то потеряет контроль — и кризисы будут повторяться снова и снова.