Михаил Дребезгов - Пепел умерших звёзд

Вообще-то, если желаешь сохранять ясную голову, заглядывать в кабак – и впрямь не самая разумная идея, но…

– Что, не уважаешь? Не уважаешь нас, падла?! – рыкнул один из мужиков.

Глаза Нифонта сузились, взгляд, еще недавно слегка затуманенный выпитым, стал холодным и оценивающим. «Не уважаешь нас» – не к этому ли, в сущности, сводился его конфликт с профессурой? Не того ли же самого они требовали от него – да что там, от всех окружающих? В том, что между светилами чародейской мысли и кабацкой рванью обнаружилась такая точка пересечения, виделась некая мрачная ирония. И там, и там – толпа травит одиночку, наседая грубой силой. Но за что их, скажите, в таком случае уважать? Только за силу? А покупается ли уважение одной лишь силой? Или ею оплачиваются лишь иные вещи: страх, ужас… ненависть?

Скажите, чего вы достигли, чтобы требовать к себе почтения? Что отличает вас от пьяной толпы?

Цепочка размышлений промелькнула в мгновение ока. Нифонт прикрыл глаза, вздохнул, очищая разум, вынырнул из нестойкого облака дурманных паров и вместо того погрузился . Отрекшись от искуса зеленого змия, близкой родни ветхозаветной твари, о которой любили толковать республиканцы, он окунулся в кровь Квасира, которая стала заветным медом поэзии.

Открыв глаза, чародей встал на ноги и потребовал усиленным чарами голосом:

– Прекратить .

Единственное слово, сказанное ледяным тоном, волной прибоя прокатилось по помещению, заметалось в углах, порождая странное, противоестественное эхо. Даже до затуманенных хмелем мозгов дошло, что что-то тут не так – а уж когда они обернулись… Шривастава был облачен в простую черную мантию – фасон, который в империи носили только чародеи. А чародеи пользовались в стране непререкаемым авторитетом. У чудотворца куда больше прав, чем у простого смертного, и главное – куда больше возможностей. По сути, в Костуаре чародеи олицетворяли собою саму власть, как некогда аристократия. Но в отличие от дворян прошлого, среди которых попадались люди сугубо штатские, чародеи опасны всегда . Даже у последнего кабинетного теоретика, если припереть его к стенке, найдется в запасе какой-нибудь неприятный фокус. Иными словами, история империи приучила своих подданных: нужно быть сумасшедшим или отчаянным, чтобы бросать колдуну вызов – если, конечно, у тебя нет весомого козыря в рукаве.

У буянов такого козыря явно не было.

– Это, вашество… – неуверенно заговорил самый крупный из них. – Вы того, не серчайте. Сами рассудите: какой-то чужак, без роду и племени, пришел тут, вынюхивает что-то…

– Да ч-чего ты распинаешься, Прокоп! – возмутился кто-то, судя по голосу, куда более пьяный. – М-молод он для волшебника, н-не видишь, шо ли? Да и ч-чего волшебнику д-делать… здесь, а? Может, они з-заодно?

Мысль вызвала среди пьяниц некоторый ажиотаж, послышался нарастающий ропот.

Это начинало надоедать. Нифонт видел только один приемлемый выход из положения. Нужная комбинация образов сложилась в уме легко и быстро. Неуловимый жест рукой – и буяны принялись рушиться на пол. Кто падал ничком, кто кренился вбок.

– В-вашество, – подскочил к нему явственно побледневший кабатчик, с перепугу копируя обращение первого из мужиков. – Надеюсь, вы их не…

– Я их просто усыпил, – отрезал чародей. – Пусть полежат, поостынут, а потом на трезвую голову подумают над своим поведением. Неужели ты думаешь, что я стал бы убивать за такую малость?

Кабатчик с облегчением выдохнул и торопливо замотал головой: ну что вы, ваше чародейство, как только могли подумать!

– Сейчас заплачу тебе за выпитое и… – продолжил Нифонт.

– Погоди, парень.

К ним подошел спасенный от погромщиков «чужак» – его единственного Нифонт не стал усыплять. Теперь он наконец смог разглядеть неизвестного как следует. Похоже, и впрямь не местный – в империи редко бреют голову налысо, оставляя череп безукоризненно гладким. В сочетании с носом, похожим на клюв хищной птицы, это производило довольно сильное впечатление. Ростом и шириной плеч незнакомец не вышел, но все равно казался опасным. Облачен он был в штаны с множеством карманов и наглухо застегнутую черную куртку.

– Не надо тебе сегодня платить, парень, – продолжил незнакомец. – Ты, можно сказать, спас мне жизнь, а такое требует благодарности. Так что я проставляюсь. Эй, ты! Тащи два пива, все за мой счет! Нам с господином чародеем предстоит долгая и, полагаю, интересная беседа.

Кабатчика как ветром сдуло.

– Полагаете, нам есть о чем поговорить? – спросил Нифонт, присаживаясь, однако, обратно за тот же стол. Незнакомец его заинтриговал. – О чем же, например?

– О многом, – уселся напротив собеседник. – Например, о том, кому именно ты сегодня спас жизнь. Полагаю, ты обо мне даже слышал.

Чародей приподнял бровь. На известного человека странный незнакомец не походил.

– Разумеется, от старого лица я давно избавился, – невозмутимо продолжил тот. – Менять внешность магией, направляясь в Костуар, было бы полным безумием – но, по счастью, в моем распоряжении старая-добрая пластическая хирургия и достижения эльфийской медицины. Я даже наконец могу снова смотреть в оба – признаться, уже почти отвык, – и добавил одними губами: – В конце концов, недаром меня прозвали Каспаром Одноглазым.

Теперь уже обе брови поползли на лоб – в самом что ни на есть непритворном изумлении. Об этом человеке Нифонт и вправду слышал. Да что там – вся Галактика слышала! Неуловимый бессменный лидер «Синей Смерти», крупнейшей террористической группы современности, последний идеолог анархизма и непримиримый борец с системой. Уже лет пять о нем и его бойцах ничего не было слышно, полагали, что Каспар все же сложил буйну голову, а движение распалось после смерти идеолога. И вот спустя пять лет он объявляется в задрипанном кабаке под иным лицом. В том, что собеседник не врет, Нифонт не сомневался – он научился очень точно различать такие вещи.

Кабатчик вернулся и поставил перед ними кружки. Когда он ушел, Шривастава тихо спросил:

– И зачем же разглашать такое первому встречному? Не боитесь, что сдам?

– Вот знаешь, парень, отчего-то не боюсь, – отозвался Каспар. – Впрочем, даже если сдашь… Мне как-то, понимаешь ли, уже все равно. Но, полагаю, сперва не откажешься поговорить за жизнь со старым анархистом? Отчего-то мне кажется, что нам и впрямь найдется что обсудить.

– Да, – медленно кивнул Нифонт. – Думаю, что найдется.

– Вот ты спрашиваешь, парень: с чего бы это я решил выговориться. Так?

– Безусловно. Вы бы на моем месте спросили то же самое.

– Не без этого. Только сразу договоримся: на «ты» и никак иначе. Нечего мне выкать, я выжига и маргинал. Которого ты к тому же только что избавил от необходимости махаться с дюжиной громил, так что завязывай. Договорились?