Олег Дивов - Русский фронтир [антология]

Окружающее разом пришло в бешеное движение. Он с разгона чуть не врезался шлемом в шасси спасательной капсулы; рванув ручки ее люка, ворвался внутрь, с ходу дернул тумблер двигателя, увидел надвигающуюся сзади стену бешеного огня, и выжал дроссельный рычаг на полную. Десятисекундное ускорение в 23 g ненадолго вырубило его. Когда пришел в себя, то оптико-электронная система наблюдения показала три вражеских истребителя на хвосте, скорость в два раза больше, чем у него, маневренность и нечего сравнивать. Оружие у них, какое хочешь; у него – ноль, даже если плюнешь – в себя попадешь. С пилона одного из тех истребителей сошла ракета. Он видел просверки ее маневровых движков, ее факел, нагоняющий его. Неотвратимо, как падает нож гильотины на казнимого. А ему ничего, кроме ругани, не остается: «Козлы, я вас с того света достану!»

Его рука сжала контейнер и почувствовала, как тот крошится. Конденсат стремительными голубыми искорками прошел сквозь скафандр.

Взрыв разодрал капсулу, выбросив его навстречу звездам. И космос ворвался в его грудь вместе с рваным куском обшивки.

Мне снятся золотые купола, омывающиеся в яркой голубизне неба. То ли ракеты, то ли храмы. И деликатный ветерок, треплющий мне волосы, и осторожное солнце, ласкающее мою кожу, и шепот листвы пополам с колокольным звоном, нежащие мой слух. Когда я просыпаюсь, не могу понять, было ли что-нибудь такое наяву. А вообще после побудки надо поскорее выковырять крохотных, но вредных биомехов-твурмов, которые во время сна норовят залезть тебе под кожу – паршивцы особенно любят естественные отверстия…

Я не знаю, что было со мной раньше, до того как оказался на мусорной плантации. Но мне прекрасно известно, что теперь все мое существо, время и силы принадлежат господину, именуемому Кубхан, да сгорят у него яйца и протухнут мозги. И даже когда я откину копыта, мои потроха под элегантным наименованием «человеческие экспланты», как и одолженные мне карбонопластиковые ребра и артерии из поликапролактона будут использованы Кубханом при производстве одного-двух злобных франков. А мое синтетическое сердце отправлено почтой обратно в корпорацию «Бест Эйдж», вырастившую его на своих трехмерных хитозановых подложках и предоставившую его в лизинг.

Вся остальная память стерта хорошо подобранным электромагнитным пучком, который что-то там раздербанил в коре моего мозга. То немногое, что осталось мне от прошлого, – это погасшая фотоническая татуировка у меня на запястье – в виде якоря со звездами вместо лап. И саднящая тоска под моим эрзац-сердцем – я ведь не всегда был таким куском дерьма, как нынче.

Уже около года я нахожусь в замкнутом пространстве непонятной протяженности и геометрии, перерезанном плоскостями и линиями платформ, рамп, трапов, труб и шлангов. Здесь холодно и сумрачно, кислорода явно меньше нормы, имеется сила тяжести, естественная или искусственная, треть базовой земной. Что это, космический корабль или станция; нутро астероида, изъеденного проходческими комбайнами и раскрученного буксирами-толкачами; подземелье, прорубленное ядерным взрывом на спутнике Юпитера?

Думать мне позволяется; но о чем думать, когда в голове – ноль? Ясно только одно, что я – в клетке, какой бы размер она ни имела. Видно, что полость обитаема. Из тьмы во тьму уходят сортировочные конвейеры. Вдоль них – колеблющиеся красные огоньки, это рабы Кубхана. Сверху опускаются ковши и манипуляторы – там, наверное, крановые мосты и монорельсы транспортеров, но их уже не видно; если долго вглядываться, то прилетит лазерный лучик прямо в глаз. Иногда оттуда доносится что-то похожее на лай и урчание – это, наверное, робопес в добавление к охранникам – франкам и скиннерам. Если туда доберешься, он радостно похрумкает твоими костями.

У котла-дрекслера должна пройти вся моя оставшаяся жизнь – в компании кибоксов, соединенных нейрокабелем со своим сервером. Я от нечего делать вроде как общаюсь с ними. Ведь если молчать, то можно быстро съехать с катушек. Подкидываю им короткие бессмысленные фразы: «Эй, лупоглазый, а у тебя девушка есть?», «Ау, грязнуля, хочешь, научу попу вытирать?» и так далее. В ответ – зачитываемые речитативом параграфы из инструкций или краткие нравоучения: «Кубхан дает тебе десять кубометров воздуха каждый день, да здравствует ответственный бизнес», и тому подобное…

Эти товарищи по несчастью вкалывают 24 часа в сутки, я на четыре часа меньше, да еще на рабочем месте иногда отбиваю чечетку – украдкой, конечно; чтобы не свихнуться от работы. Получается, что кибоксы обходятся Кубхану несколько дешевле, чем я, и окупаются они уже через полгода после изготовления. Согласно закону прибыли, требующему уменьшения издержек, я ему нужен не более чем биоотходы в дрекслере. Так зачем я ему все еще нужен живым – этот вопрос оставим на потом.

В дрекслере пузырится всякая отчаянно воняющая гадость, которая поступает по трубам, изгибающимся как змеи благодаря своим синтетическим мышцам. Прилипчивые мицеллы с режущими головками, то есть дизассемблеры, резво перерабатывают отбросы. То ценное, что осталось от живых и квазиживых организмов, является моей работой – я с напарником-кибоксом вылавливаю большими сетями с управляемой ячеей все, что может пригодиться Кубхану для продажи на рынке, пока это добро не растащено на молекулы. В первую очередь органические чипы.

Несмотря на свою прочищенную голову, я тут самый хитрый. Здешние кибоксы не прикарманят, они запрограммированы на обеспечение максимальной прибыли хозяину, поэтому им доверено выискивать кубитные процессоры, терабайтные накопители и то, что содержит редкие земли. У кибоксов червеообразные пальчики, усеянные пупырышками рецепторов, и квантовый крючковатый нос, которым все они обнюхивают, улавливая колебания молекул ценных веществ. И ничего их от работы не отвлекает. Даже гадят под себя – это затем вылизывают слизни-биомехи. Питание поступает им прямо в кровеносную систему. Каждые четыре часа включается помпа, от которой тянется шланг к каждому из них, точнее, к патрубку в районе поясницы, соединенному с их системой питания.

От варева в дрекслере поднимается жирный пар, – состоящий из агрессивных дизассемблеров – они забивают отверстия воздушного фильтра у моей дыхательной маски. Поэтому лучше иметь баллончик оксигеля, чтобы дотянуть до конца смены. Оксигель можно выменять у роботехов-харонов, которые доставляют сюда новый персонал взамен скапустившегося и новое оборудование вместо износившегося. Но сделать заначку – к примеру, алмазный чип, алмазик с особыми дефектами в трехмерной решетке – надо так аккуратно, чтобы не заметили охранники-франки. Кстати, наказание на нашей мусорной плантации единственное и однократное – тебя отправляют прямиком в тот самый дрекслер.