Кайла Олсон - Империя из песка

Они живут как короли – точнее, они считают, что короли должны жить именно так. Они верят, что власть не закрепить, пока навсегда не сломишь противника. И никто не пытается уличить их в лицемерии. Переход из шавки в альфы – это как из грязи в князи, только возведенный в ранг подвигов. Волки настолько почитают своих вожаков – еще бы, ведь те свергли богачей! – что не понимают, как променяли одно на другое, такое же паршивое.

Власть для Волков имеет привкус крови, и нескольких капель им явно недостаточно.

– Почему ты боишься своих, Алекса? – Взгляд Хоуп становится жестким. – Что ты натворила?

Я совсем забыла, что Хоуп многого не знает. Что взрывы, которые заставили людей решиться на побег, устроила Алекса. Я не стала откровенничать с девчонками, чтобы не лишиться малой толики возникшего между нами доверия. Вдруг на материке кто-то сумел сложить по кусочкам картину случившегося, а здесь прячутся Волки, которые поддерживают связь со Стаей? Если так, то сразу понятно, почему Алекса не горит желанием испытывать судьбу.

Но Алекса, похоже, предпочитает рискнуть и не раскрывать свои тайны Хоуп.

– Я не боюсь, – заявляет Алекса с непроницаемым видом, и черты ее лица каменеют. – Я пойду первой, – добавляет она ледяным тоном.

Несмотря на то что в моей голове буквально заходятся воем тревожные сирены, я предлагаю зайти с какой-нибудь другой стороны – хотя бы через руины, на которые мы наткнулись вначале.

Хоуп старается не наступать на раненую ногу. Кровотечение прекратилось, ссадина превратилась в темную корочку.

– Разве им понравится, что мы вломимся через неохраняемую часть храма? – спрашивает Хоуп. – Не уверена, что мы делаем правильно, ребята.

Но в итоге именно так мы и поступаем.

Каждый следующий шаг мы проверяем листьями – взмахиваем ими перед собой, проверяя, не разрежет ли нас пополам. Пару минут мы продвигаемся – причем идем в гору, – но, к счастью, без приключений. Никто не получает ран, листья остаются целы: нам не встречается даже ядовитый мох.

– Когда вернемся на берег – весь день просплю! – стонет Алекса.

– И я, – произносит Хоуп. – Буду спать целую вечность.

В кои-то веки мы полностью понимаем друг друга. От долгой ходьбы и веревочных мостиков у меня ноют мышцы. Денек на залитом солнцем песке под шум волн кажется мне лучшим лекарством. Может, нам стоило принять Убежище на пляже за свое собственное – и дело с концом.

Когда достигаем цели, меня охватывает гордость:

– Кажется, дальше есть проход!

Отсюда видно, что груда камней, лежащих на земле, раньше была стеной. Мы находимся посреди внутреннего дворика. Он, в принципе, неплохо сохранился, однако у дальнего угла зияет вертикальное отверстие. Осторожно приближаемся.

В дыру можно пролезть – и попасть внутрь храма.

– Ладно, вперед, – говорю я.

Надеюсь, нас не поджидают ни лазеры, ни иные меры безопасности. Мы движемся с опаской, предусмотрительно прислушиваемся – нет ли рядом людей, и какая теперь разница, с оружием или без пушек?.. Но в храме царит тишина, нарушаемая лишь шорохом наших шагов.

Большую часть пути мы проделываем в темноте – свет изредка слабо проникает сквозь трещины в стенах. Наконец коридор выводит нас в помещение вроде ротонды. Окна, вырезанные в потолке, пропускают лучи солнца всякий раз, как ветер шевелит густую листву над ними. Здесь прохладно, но стоит затхлый запах, отдающий гнильцой. Не хочу даже знать, что скрывается в тенях. Ох, если б только сюда задувал ветерок…

– Ребята!

Голос Хоуп заставляет меня насторожиться – таким тоном говорят те, кто первым замечает, как трещина в толще снега начинает превращаться в лавину. Словно, если говорить достаточно спокойно, можно спасти город у подножия горы от неминуемой гибели. Хоуп повернулась лицом к стене – неподвижная, напряженная. Скудное освещение не позволяет мне разглядеть, что она обнаружила.

– Тени, – произносит она сдержанным тоном. – Они как живые.

Сперва я различаю звук: стремительно ринувшиеся вперед тысячи крошечных ножек, клацанье раковин. Поток жуков напоминает целый водопад – темная целеустремленная масса, что окутала все выступы, уже заполняет пол. Из трещин появляются все новые жуки, их крупные тельца протискиваются в самые узкие щели.

Пол словно покрыт черным, поблескивающим ковром. Стоит пошевелиться, как под ногами раздается хруст.

– Пора выбираться.

Попытка следовать примеру Хоуп проваливается: фраза выходит резкой, внезапной, бесповоротной – как мои пятки, давящие головы жуков.

– Они на мне! – взвизгивает Хоуп. Она трясет головой, и несколько насекомых со стуком падают вниз, но их место сразу занимают другие. – Они хотят меня съесть!

В голове только одна мысль: жуки ведь не едят людей. Я изучила отцовскую книгу от корки до корки – и не раз, – но похожих жуков в разделе опасных насекомых не обнаружила.

Они копошатся, не обращая внимания на лодыжки Алексы, проползают мимо моих. И карабкаются на правую ногу Хоуп, причем замирают, не доходя до колена.

Ровно у полоски подсохшей крови.

Хоуп стряхивает их, стирает с кожи свежую алую струйку, пачкая ладонь. Жуки рьяно устремляются вверх.

Вдруг осознаю: они питаются кровью.

И еще кое-что. Выглядят они вполне откормленными.

– Забирайся мне на спину! – командую я. – Им будет сложнее тебя достать.

Худенькая Хоуп оказывается тяжелой. То, что она похожа на одуванчик – тронь, и разлетится пушистой дымкой, – еще не означает, что ее кости и плоть не имеют веса.

Но жуки смекнули, что мы решили их перехитрить. Теперь они карабкаются на меня, и каждый крошечный шажок впивается в кожу будто игла.

– Алекса… – Еле дышу от попыток их спихнуть, раздавить, не потерять равновесие. – Достань у меня из кармана последние два лоскута. Одним вытри кровь с голени Хоуп, а другим обвяжи рану, чтобы они не добрались!

Стряхнуть, раздавить, стряхнуть, раздавить, раздавить!

– Брось тот, что в крови, в сторону… может, он их отвлечет хоть ненадолго.

Алекса послушно швыряет комок ткани прочь. Мой план срабатывает – на несколько драгоценных секунд.

– Бежим! – восклицаю я, спотыкаясь об орду ринувшихся в противоположную сторону жуков.

Некоторые из них – те, что поумнее, – продолжают штурмовать мои ноги, но я снова сбрасываю их на пол. Мы с Алексой бросаемся обратно в мрачный извилистый коридор и удираем во всю прыть. Стараюсь не думать о темноте, о преследующем нас перестуке крохотных лапок и о том, что нечто более опасное – или даже смертельное – может нас поджидать, не издавая ни звука.

Насколько невероятно далек оказался храм от моих чаяний и надежд!

Заставляю себя сосредоточиться на других, приятных, мыслях. Охваченный паникой разум вдруг выдает мне воспоминание о том, как моя мама пахла кондиционером для белья с ароматом весеннего дождя. Представляю, как она встретит меня у границы тьмы, готовая запихнуть мою мокрую от пота одежду в стиральную машину. За прозрачной дверцей забурлят пузырьки пены, а я буду сидеть и наблюдать, как делала в четырехлетнем или пятилетнем возрасте. Представляю, как приму душ и закутаюсь в чистое пушистое полотенце. Как засну на мягких простынях и проснусь утром, встречая новый солнечный день, и как меня ждут тосты с маслом и «Доброе утро, Иден!».