Оливер Боуден - Assassin's Creed. Преисподняя [litres]

Веселье сделало Обри не только беззаботным, но и бесшабашным. Ему даже захотелось дружески помахать проносящимся мимо открытым экипажам, но он быстро передумал. Лучше вести себя чуточку серьезнее. Всего чуточку. Обри продолжал шагать. Ему надоела людная и шумная улица, и он свернул на боковую, где ему не докучали голоса и цокот копыт. Здесь было тише и сумрачнее. Следующая улица оказалась еще тише и еще сумрачнее. Откуда-то доносилось журчание воды. Мочевой пузырь Обри напомнил о себе и потребовал опорожнения. Констебль свернул в узкий переулок, чтобы облегчиться.

В человеческой жизни поворотными бывают не только крупные события, но и разные мелочи. То краденые карманные часы отстанут на целый час, то потребность справить малую нужду вдруг застигнет в самом неподходящем месте.

Войдя в переулок, Обри осознал изменения в освещении улочки не раньше, чем застегнул ширинку и одернул брюки. Только тогда он поднял голову и увидел, что кто-то загородил собой вход в переулок. Обри оглянулся назад. Вторая фигура теперь загораживала и выход.

Констебля бросило в дрожь. Случись это не сегодня, он бы подумал, что нарвался на «обнимальщиков». Так называли уличное ворье, грабившее тех, кто был изрядно пьян и не мог оказать надлежащего сопротивления. Но с ними Обри мог бы расправиться даже в пьяном виде.

Однако те, кто запер его в переулке, были куда опаснее «обнимальщиков». Обри их узнал.

Двое направились к нему, а у входа в переулок появился третий. Обри искренне жалел, что при нем нет дубинки, одновременно сознавая ее бесполезность. Вот если бы на стене, возле которой он мочился, вдруг появилась железная лесенка! Убедившись, что чуда не произошло, констебль снова посмотрел на двоих головорезов. Они были уже совсем рядом и ухмылялись, предвкушая забаву.

Потом у Обри потемнело в глазах. За мгновение до этого он успел понять, что́ его ждет.

Кулприт и Аджай шагали в своих длиннополых плащах по амритсарским улицам. Каждый думал о своем, не обращая внимания на окружающий мир, а когда собратья по ордену спохватились, было уже слишком поздно. Прохожие словно растворились в воздухе. Осталось лишь семеро человек в одинаковых коричневых одеждах. Они стояли цепью, перегораживая улицу.

Только этого еще не хватало!

Кулприт и Аджай обернулись. Прохожие торопились убраться подальше, опасливо косясь на вторую цепь людей в коричневых одеждах. Это напоминало волны от брошенного в пруд камня. Страх подстегивал прохожих; особенно когда люди в коричневом начали доставать кукри. Ассасинов было всего двое, их противников – более дюжины.

Ассасины переглянулись. Ободряюще улыбнувшись, Кулприт накинула капюшон. Аджай сделал то же самое. Он трижды постучал по руке Кулприт и сжал ей предплечье. Она понимающе кивнула. Оба знали, как им действовать.

Мысленно сосчитав до трех, ассасины встали спина к спине, одновременно выдвинув лезвия своих клинков. Вокруг было настолько тихо, что и они, и противники услышали шелест выдвигаемых лезвий. Оппоненты ассасинов держались уверенно: при виде скрытых клинков никто не вздрогнул и даже не выказал беспокойства.

Предводителем «коричневых» был человек в середине цепочки. Он свистнул и покрутил пальцем в воздухе. Остальные двинулись в наступление. Края обеих цепочек начали сближаться. Видимо, противники рассчитывали взять Аджая и Кулприт в кольцо.

– Пора! – шепнула Кулприт и бросилась к деревьям, что росли слева.

Аджай метнулся в противоположную сторону. Оба сумели достичь намеченных мест, сломав замысел противников.

Возле стены Аджай убрал лезвие. Упираясь босыми ногами в камни, ассасин схватился за выступ и подтянулся. Кряхтя от натуги, он вскоре оказался на крыше здания, откуда спрыгнул и быстро побежал по проходу, выводившему к уличной стене, что разделяла проезжие части. Достаточно взобраться на стену, а там – ищи-свищи.

Однако взобраться на спасительную стену ассасину было не суждено. Увы, «коричневые» предвидели его маневр. Едва Аджай достиг конца прохода, противники появились словно из воздуха, застигнув его врасплох. Блеснули лезвия кукри. Аджай попятился назад. Запястье инстинктивно повернулось, приводя в действие пружину спускового механизма…

Но лезвие так и не выскользнуло.

Его заклинило.

Обри не понимал, где находится, но чувствовал: это не самая главная из его забот.

Куда больше его сейчас заботила собственная неподвижность. Обри накрепко привязали к стулу в каком-то полутемном помещении. Впрочем, оранжевого колеблющегося света двух настенных ламп вполне хватало, чтобы разглядеть трех подручных Каваны – равнодушно улыбающихся палачей, готовых взяться за дело.

Харди шагнул вперед. Натянув черные кожаные перчатки, он полез в карман и приладил на правую руку кастет. Его спутники переглянулись и отошли в тень. Харди приблизился к Обри и дотронулся до лица констебля, будто скульптор, проверяющий вязкость глины перед началом лепки.

Затем Харди немного отошел и уверенно, как опытный боксер, встал в стойку. Обри подумал, что ему лучше всего закрыть глаза. Обычно, когда он находился вне дома, констеблю было трудно представить лица жены и детей. Он всегда сокрушался по этому поводу. Но сейчас Обри держался за лица родных в его воображении как за спасительную соломинку, пока на него градом сыпались удары. Дорогие образы хотя бы отчасти помогали переносить избиение.

Спасибо Господу за эту малую милость.

Кулприт очнулась с больной головой. Оглядевшись, она увидела, что находится внутри огромного, похожего на пещеру, пустого склада. На улице хлестал дождь, и вода струями текла на пол из дырок в крыше. На потолочных балках гнездились птицы. Вдоль стен ярусами тянулись ветхие, полусгнившие полки. Их опоясывали узкие проходы, куда вели проржавевшие лесенки.

Кулприт обнаружила, что связана, но необычным образом. Она сидела в торце длинного дощатого стола, куда на званых обедах обычно сажают почетных гостей. Вот только почетных гостей, как правило, не привязывают. Стул, к которому привязали женщину, был задвинут за стол. Ног своих Кулприт не видела, однако чувствовала, что они привязаны к ножкам стула. Меж тем ее руки, тоже связанные кожаными тесемками, лежали на столе ладонями вниз, словно для маникюра.

Отчасти так оно и было. С ее ногтями действительно собрались поработать. В нескольких сантиметрах от пальцев, так чтобы они непременно находились в поле зрения жертвы, лежали проржавевшие щипцы, какими вытаскивают ногти.

Разумеется, Кулприт знала о такой пытке. С каждым вырванным ногтем боль становилась все нестерпимее. Одному ассасину вырвали пять, прежде чем он сломался.