Тери Терри - Стертая

Больше она ничего не говорит, но я могла бы продолжить. Должно быть, им рассказали. На случай, если у меня будут кошмары. Кошмары случаются нередко, и если, когда я просыпаюсь, рядом не оказывается кого-то, уровень падает слишком низко, и «Лево» отключает меня.

Я сажусь на другую кровать. Рядом что-то округлое, черное, пушистое. Протягиваю руку… и останавливаюсь.

– Не бойся. Это наш кот, Себастиан. Очень дружелюбный.

Осторожно касаюсь шерстки пальцем. Теплая. Мягкая.

Он шевелится, вытягивает лапки и зевает.

Я, конечно, видела кошек на фотографиях. Но здесь совсем другое. Это не какой-то плоский образ – живое, хрипловатое дыхание, шелковистый, переливающийся мех, большие желто-зеленые глаза.

– Мяу.

Я вздрагиваю.

Эми встает, наклоняется.

– Погладь его. Вот так… – Она проводит ладонью по его спинке, от головы до хвоста. Я копирую ее жест, и он издает глубокий урчащий звук, вибрацией проходящий от горла через все тело.

– Что это?

Эми улыбается.

– Он мурлычет. Значит, ты ему нравишься.

За окном темно. Эми спит здесь же, в комнате. Себастиан тихонько мурлычет рядом, когда я поглаживаю его. Дверь приоткрыта – для кота – и снизу доносятся звуки – звон посуды, голоса.

– Малышка у нас тихая, правда? – Это папа.

– Уж да. Совсем не то, что Эми. Та с первого дня, как только появилась здесь, без конца болтала и хихикала.

– И до сих пор не успокоится. – Он смеется.

– Да, она совсем другая девочка. Немного странная, верно… смотрит этими большими зелеными глазами и смотрит.

– Она такая милая. Ты только дай ей оглядеться, привыкнуть. Дай ей шанс.

– Он ведь у нее последний, да?

– Тише.

Дверь внизу закрывается, и я ничего больше не слышу. Только бормотание.

Я не хотела уходить из больницы. Нет, оставаться там вечно я тоже не хотела, но в тех стенах мне все было знакомо. Там я знала, чего ожидать.

Здесь все неизвестно.

Но все не так страшно, как мне представлялось. Я уже вижу, что Эми – милая. Папа вроде бы в порядке. Себастиан, как мне представляется, будет лучшей заменой шоколаду, если уровень упадет слишком низко. И кормят здесь намного лучше. Мой первый воскресный обед. У нас такое каждую неделю, говорит Эми.

Обед и – не душ, нет, а ванна – полная до краев, горячая ванна, и как результат – почти 7 к ночи.

Мама считает меня странной. Надо иметь в виду и стараться не смотреть на нее так.

Меня затягивает сон. В голове проплывают ее слова.

Последний шанс…

Неужели у меня были другие шансы?

Последний шанс…

Я бегу.

Волны хватаются за песок у меня под ногами. Левую вперед… теперь правую… снова левую… снова правую… Рваное, с хрипом дыхание… вдох… выдох… Легкие, кажется, вот-вот лопнут. Но я бегу. Золотой песок рассыпается под ногами и тянется вдаль насколько хватает глаз. Я карабкаюсь вверх, соскальзываю вниз и бегу.

Ужас хватает за пятки.

Он ближе и ближе.

Я могла бы обернуться и встретить его лицом к лицу, посмотреть, что он такое.

Я бегу.

– Шшш, я с тобой.

Я сопротивляюсь, потом понимаю, что это Эми и она меня обнимает.

Дверь открывается, из коридора в комнату льется свет.

– Что происходит? – спрашивает мама.

– Просто приснилось что-то, – отвечает Эми. – Но теперь все в порядке. Правда, Кайла?

Сердце постепенно успокаивается, в глазах проясняется. Я отстраняюсь.

– Да, все хорошо.

Я произношу эти слова, но какая-то часть меня все еще бежит.

Я плыву между деревьями, верчусь и вытягиваюсь на земле, на траве и ромашках. Я одна. Смотрю на ползущие по небу облака, принимающие полузнакомые формы, складывающиеся в полузнакомые лица. Имена ускользают, и я не пытаюсь их удержать – просто лежу неподвижно и никем не притворяюсь.

Пора. Я рассеиваюсь, как туман, и исчезаю. Вместо деревьев и неба – тьма опущенных век, вместо щекотанья травы – прочность кровати.

Тихо. Почему так тихо? Биологические часы подсказывают, что сейчас позже 5 утра, но звонок не прозвенел, и по коридору не разъезжают, лязгая и дребезжа, тележки с завтраком.

Лежу тихонько, замираю, задерживаю дыхание и прислушиваюсь.

Мягкое, ровное дыхание. Близко. Неужели я вырубилась прошлым вечером? Неужели у меня в комнате Следящий? Если так, то он не столько следит, сколько спит.

В другом направлении негромкие, но бодрые звуки, то оживающие, то затихающие, как музыка. Птицы?

Что-то теплое у моих ног.

Я не в больничной палате. Память возвращается, и я открываю глаза.

Никакого Следящего на другой кровати – там спит Эми. Дышит глубоко, как и Себастиан у моих ног. Может быть, она тоже Следящий, но только иного рода?

Тихонько соскальзываю с кровати, подхожу к окну и отвожу штору.

Рассвет.

Красные мазки по небу, розовые завитушки облаков, как металлические стружки, свет, сияющий на листьях и влажной траве, буйные разливы цвета. Оранжевый, золотой, красный и все прочее.

Красота.

В больнице мое окно выходило на запад. Я видела закаты, блокированные, правда, зданиями, но никогда – рассвет.

Птахи не одни, у них есть друзья, и когда они присоединяются, негромкая поначалу песня набирает силу. Я толкаю окно, раскрываю шире, высовываюсь и дышу. Воздух свежий, без металлического привкуса, без запаха дезинфицирующих средств. В нем сырость зелени, сада и полей за ним, мерцающих в раннем свете.

Я знаю, хотя не знаю откуда: город – не мое. Я была – и есть – деревенской девчонкой.

Иначе и быть не может. Вот почему это место больше похоже на дом.

Нет, не похоже на дом, оно и есть дом – на вчера, сегодня, завтра и еще много-много дней в будущем. Но еще раньше я стала той, кто я есть сейчас. Доктор Лизандер говорит, что мое подсознание рождает вещи, проверить достоверность которых невозможно. Незнакомое следует познавать через логику и здравый смысл, так же как диаграммы, карты и лица, которые я рисую.

Внизу – блестящая трава, опавшие листья до невозможности насыщенных оттенков и растянувшиеся вдоль дома увядающие цветы. Все так и просит – возьми, перенеси на бумагу. Я осторожно закрываю окно и прохожу через комнату. Эми не шевелится, только грудь едва заметно поднимается и опускается в размеренном ритме.

С кровати за мной наблюдают два зеленых глаза.

– Мяу!

– Шшшш. Не разбуди Эми, – шепчу я и провожу ладонью по меховой спинке Себастиана. Он потягивается и зевает.

Где мои принадлежности для рисования?

Сумку разбирала накануне Эми, а я в общей суете растерялась и не обратила должного внимания, куда она их положила.

Выдвигаю один ящик, потом другой. Осторожно и тихо. И наконец нахожу – папку с рисунками, карандаши и блокнот для набросков.

Вынимаю все и обнаруживаю под папкой шоколадки – прощальный подарок от медсестер десятого этажа в то последнее утро. С удивлением сознаю, что это было всего лишь вчера. А кажется, намного раньше, и воспринимается как часть прошлого.