Стивен Гулд - Телепорт [litres]

В Нью-Йорке было холоднее, чем в Стиллуотере, здесь уже подмораживало, и немногочисленные посетители Вашингтон-сквер-парка шагали быстро. Только пятница есть пятница, и жизнь в Вест-Виллидж кипела.

Милли медленно поднялась и спросила:

– Куда теперь?

Я повел ее вдоль границы парка. По пути Милли спросила про похороны, и я ответил, что все прошло нормально. Пожаловался на пастыря и рассказал про маминых подруг. Потом объяснил, что сделал с папой, когда тот появился на службе.

– Теперь я чувствую себя виноватым.

– Почему?

– Не знаю. Чувствую, и все.

Мы свернули на Уэйверли-плейс, и Милли после недолгого колебания проговорила:

– Твой отец плохо обращался с вами обоими, но, по-моему, ты понимаешь, что он тоже способен горевать. Понимаешь, что он по-своему любил твою маму. Гармоничными их отношения точно не назовешь, но ты винишь себя в том, что лишил его возможности скорбеть.

– Пусть скорбит подальше от меня! – выпалил я и понизил голос: – Наверное, ты права. Или же я виню себя в том, что бросил папе вызов.

– И такое возможно. – Милли кивнула. – А вот и «Уэйверли-инн».

Свободных столиков не оказалось, поэтому мы, чтобы не мерзнуть, пятнадцать минут прождали в фойе, стараясь не мешать официантам. Когда мы с Милли ели здесь в последний раз, то сидели на задней террасе, но ведь дело было летом.

Я рассказал ей про сержантов Уошберна и Бейкера и почему они меня разыскивали.

Милли нахмурилась, потом тихо посетовала:

– Ну почему ты мне сразу не сказал?

Я отвернулся и нервно сглотнул. Заводить спор из-за этого не хотелось. Милли пожала плечами:

– Ладно, наверное, я не дала тебе возможности сказать.

– Ну, мы тут оба хороши. – Я с трудом сдержал улыбку.

Старшая официантка подвела нас к столику в углу. Я выдвинул стул, и Милли села.

– Как ты это делаешь? – спросила она, прижав ладони к стеклянному подсвечнику, чтобы согреться.

Я поджал губы:

– Нужно взяться за спинку стула и выдвинуть его. Когда девушка устроится, нужно легонько подтолкнуть стул, чтобы девушка села ближе к столу.

– Ха-ха-ха. Trèsamusant! [12] Очень забавно (фр.).

Непохоже, чтобы Милли забавлялась.

– Как я делаю что?

Я прекрасно понимал, о чем она.

– Как ты… телепортируешься?

Я шумно выдохнул:

– Я называю это прыжками. Как это получается, понятия не имею. Прыгаю, и все.

Милли нахмурилась:

– То есть никакого специального устройства нет?

– Есть только я.

Поиграв с салатной вилкой, я пожал плечами и объяснил, как получилось в первый раз. Милли уже слышала историю в кровавых подробностях, но не слышала, как я спасся. Я рассказал ей о своих гипотезах, о попытках найти других прыгунов, об ограничениях при прыжках. Как отомстил потенциальному насильнику Топперу и парню из транзитного бруклинского отеля. Под конец я рассказал ей, как украл деньги.

– Что ты сделал? – Милли резко выпрямилась, вытаращила глаза и разинула рот.

– Т-ш-ш!

Другие посетители ресторана уставились на нас, живописно замерев кто с ложкой, кто с вилкой на полпути ко рту. Милли часто-часто моргала.

– Ты ограбил банк? – куда тише спросила она.

– Т-ш-ш! – Я почувствовал, что у меня горят уши. – Не устраивай сцену.

– Не затыкай мне рот! Не я банк ограбила.

К счастью, Милли понизила голос до шепота.

Подошел официант, и мы заказали выпивку: Милли – мартини с водкой, я – бокал белого вина. Я не знал, поможет ли вино, но решил, что не помешает.

– Миллион долларов? – переспросила Милли, когда официант ушел.

– Да, почти.

– И сколько осталось?

– А что?

Милли покраснела:

– Любопытно. Чувствую себя настоящей охотницей за деньгами!

– Около восьмисот тысяч.

– Долларов!

Мужчина за соседним столиком аж воду пролил.

– Господи, Милли! Хочешь, чтобы я оставил тебя здесь? Ты в полутора тысячах миль от дома.

Официант принес напитки и спросил, готовы ли мы сделать заказ.

– Пожалуйста, подождите немного. Мы еще даже не заглядывали в меню.

Милли глотнула мартини и скривилась.

– В чем дело? Коктейль не тот?

Милли покачала головой, сделала еще один глоток и снова скривилась.

– Коктейль отличный. Ты ведь не бросишь меня здесь, в Нью-Йорке? С собой у меня только пятнадцать баксов.

– Ну… могу оставить тебя в Центральном парке. Да и в Вашингтон-Хайтс кое-где еще довольно людно.

– Дэви!..

– Ладно, ладно. Я тебя не покину.

Милли как-то странно на меня посмотрела.

– Что? Я думал, ты вздохнешь с облегчением.

– Слова ты подобрал примечательные. – Милли облизала губы. – Хотя не столько примечательные, сколько чересчур точные.

– В смысле?

– «Я тебя не покину». В этом дело, да? Она снова тебя покинула?

– Она погибла, а не сбежала.

– Она покинула тебя навсегда, – кивнула Милли.

Я почувствовал, что злюсь:

– Извини, я отлучусь на секунду.

Я резко встал и пошел в уборную, но там оказалось занято. Я прижался к стене, плотно скрестив руки на груди. Я смотрел перед собой, но не видел ничего. В уборную мне особо не хотелось, но я боялся накричать на Милли. Мама стала жертвой террористов, а не бросила меня! На этот раз не бросила…

Никто не смотрел, поэтому я прыгнул в ванную стиллуотерской квартиры. Ударить бы что-нибудь, и посильнее! Тарелок не осталось – бить нечего. Я опустился на колени у кровати и принялся лупить матрас. Я ударил его раз двадцать с такой силой, что ладони заболели. Потом я сделал несколько глубоких вдохов, зашел в ванную и сполоснул лицо.

В памяти четко запечатлелся тротуар у ресторана, туда я и вернулся. Старшая официантка увидела, как я открываю дверь и захлопала глазами:

– Я не заметила, как вы вышли.

– Захотелось на воздух, – ответил я, пожав плечами.

Старшая официантка кивнула, и я вернулся за столик. Отсутствовал я около пяти минут.

Милли вздохнула с облегчением:

– Официант снова подходил. Нам пора взглянуть на меню.

Следующие десять минут мы выбирали и заказывали еду. Когда мы снова остались одни, Милли не захотела говорить ни о чем серьезном. Думаю, боялась снова испугать меня.

– Милли, прости, но о том, что связано с мамой, я пока рассуждаю не слишком здраво. Эту тему мне лучше не поднимать.

Милли кивнула. В свете свечи она казалась очень бледной, зато ладони пылали алым: она снова прижала их к стеклянному подсвечнику. Мое раздражение растаяло как воск. Она такая красивая, такая привлекательная! На глаза навернулись слезы. Я отвернулся к стене и проговорил:

– Милли, я скучал по тебе.

Она потянулась ко мне и сжала мою руку. Ладонь у нее была очень теплая. Подавшись порыву, я поцеловал ей ладонь, и Милли приоткрыла рот. Я накрыл ее ладонь своими.

– Я скучала по тебе, – призналась она, ненадолго замолчала, потом осторожно освободила ладонь из плена моих рук. – Должна сказать, мне очень не по себе оттого, что ты украл деньги. По-моему, это неправильно.