Аарон Дембски-Боуден - Черный Легион

Порой я практически ощущал, что тревожит его мысли. Что-то? Кто-то? Где-то там, в глубинах тьмы, было некое присутствие – безгласное, но вовсе не беззвучное. Оно звало его. Или угрожало ему. Или же осыпало его проклятиями. Я не знал точно.

Я не знал даже, реально ли оно вообще, или же это просто некое эхо его собственной ауры, преломляющейся в бесконечности. Заглядывать в душу Эзекиля всегда было неуютно. Он был всего лишь одним человеком, одиноким и несокрушимым, но в его душе кружились тысячи иных голосов, вечно напирающих на его сущность. Один из них звучал громче прочих? Это его я слышал?

Он никогда не соглашался меня просветить, а я не мог сделать ничего, что преодолело бы его ауру. Я задавался вопросом, а слышит ли он вообще эти сущности на осознанном уровне. Казалось, что нет. Признаюсь, от его отстраненного стоицизма у меня всегда холодело внутри – сам варп, отражение Галактики, кричит, привлекая его внимание, а он безбоязненно это игнорирует.

Должно быть, такая жизнь давит на тебя сверх разумного предела.

В ту ночь, когда я вернулся, он выглядел измученным. Мы были одни, если не считать моей огромной рыси, созданной из теней и обсидиана, которая рыскала по залу, а в ее жемчужных глазах отражались расплавленные небеса. Я еще не видел никого из братьев, кроме Абаддона – большинство отсутствовало, сражаясь вместе с другими флотилиями, а вызов от Эзекиля поступил в тот же миг, как мои сапоги коснулись посадочной палубы «Мстительного духа».

На Абаддоне был надет его боевой доспех – некогда бывший темным облачением юстаэринцев, но в ходе того непостоянного безвременья, что прошло с момента уничтожения Гора Перерожденного, он уже внес несколько изменений. Абаддона отличало от многих наших братьев еще и то обстоятельство, что он не желал полагаться на рабов-оружейников. Он отказывался позволить кому-либо заниматься обслуживанием и модифицированием его черной брони. Висевшие на доспехе трофеи он прибивал сам. Сам вырезал и изготавливал безделушки и амулеты. У легионера нет иного выбора, кроме как разрешать машинам и рабам помогать ему облачаться в броню, но ничего сверх этого Абаддон не терпел.

Он повернулся ко мне. Казалось, его лицо снова наполняется жизнью.

– Искандар, – сказал он. Его омывал свет отравленных, но прояснившихся звезд. Несмотря на его гортанно-протяжный хтонийский говор, мое имя он произнес на тизканский манер. Я всегда ценил этот жест. – Наконец-то вернулся.

– Где флот? – спросил я. – Кровь Богов, Эзекиль, мы практически одни в пустоте.

– Сражается в другом месте. Точнее, сражается в нескольких других местах.

Он говорил о целях и местонахождении наших сил. Мы были рассеяны на ветрах варпа и одновременно вели войну на дюжине театров боевых действий. Фальк и его группировка – Сумрачный Клинок – несли гибель Денарку. Леор с Заиду помогали Кераксии в Пространстве Тилака. Вортигерн, Телемахон и Валикар также участвовали в конфликтах где-то еще. Наши силы были разделены в рамках не знающих границ амбиций Абаддона: они проводили рейды против некоторых из врагов и вели переговоры с прочими – бесконечная и уязвимая паутина войны и дипломатии плелась даже здесь, в нашей сотворенной варпом темнице, а мой златоглазый повелитель был самым быстрым и голодным из ее пауков-ткачей.

Когда он заговорил, просперская рысь подошла к нему сбоку, как домашняя кошка следует за хозяином. Абаддон провел по призрачному меху демона теми из пальцев, на которых не было когтей.

– Нагваль, – поприветствовал он его.

От рокочущего урчания Нагваля по палубе прошла дрожь.

– Этот мне нравится куда больше, – продолжил Абаддон. – Он гораздо честнее, чем когда-либо была твоя волчица.

Я не был уверен, что он имеет в виду; он же, не дав мне ответить, повел Когтем, предлагая мне начать доклад.

– Брат мой, – сказал я. – Илиастер Файлех и его братья ожидают твоего приема.

– Хорошо, – кивнул Абаддон. Его громадную фигуру обрамляло марево в пустоте по ту сторону взрывозащищенных окон наблюдательной палубы. – И?

Я опустился на одно колено, словно рыцарь из былых времен перед своим сюзереном.

– И я подвел тебя.

Его дыхание стало гулким, предвещая грядущий гром.

– Тагус Даравек еще жив.

Я не думал, что Эзекиль убьет меня. Впрочем, также я не рассчитывал и уйти с этой встречи целым и без шрамов.

– Жив, повелитель.

– Хайон, это что-то в моем стиле управления дает тебе основания считать, будто я снисходителен к неудачам?

– Нет, повелитель.

– А к неудаче такого масштаба? – медленно проговорил он, сжимая и разжимая руку с когтями. – Хайон, ты мой клинок. Какой прок с убийцы, который не способен убить?

Я чуть было не посрамил себя возражениями – упорствованием, что Даравек являлся единственной моей неудачей. Пусть так и обстояло дело, но оправдываться этим было бы непростительно жалко.

Абаддон приставил к моему лбу острие одного из когтей. Ему бы потребовалось лишь слегка крутануть запястьем, чтобы содрать мое лицо с черепа. Мне доводилось видеть, как он прежде поступал так с другими. Теперь он носил Коготь почти все время. Редко когда кто-нибудь мог обратиться к нашему владыке без того, чтобы свет далекого солнца или люмосфер комнаты не отражался на страшных косах, тянувшихся от его пальцев. Отключенные, они с сухим скрежетом скребли друг о друга. Активированные же, неравномерно плевались искрами со старинного и таинственного силового поля. Гор в равной мере считал Коготь своим символом власти и орудием войны. Абаддон рассматривал его просто как оружие, однако от него не ускользал символизм ношения трофея, связанного с тем самым отцеубийством.

– Докладывай, – произнес он. – Расскажи мне все. И встань, глупец. Ты не рыцарь, а я не король. Здесь мы братья.

Он отвел Коготь, и я поднялся, подавляя свое удивление. Я чувствовал горящую в нем злость, как источаемый солнцем жар, но похоже было, что он слишком устал, чтобы придавать ей значение.

Впервые с момента прибытия я взглянул на него вблизи. Его лицо было напряжено от некоторого усилия. Он выглядел не просто нездоровым – он выглядел измученным болезнью. Бесспорно, за время моего отсутствия ему стало хуже. Нужно было что-то сказать.

– Эзекиль… – начал было я, но он отмахнулся от моей заботы.

– Сперва докладывай.

Я повиновался. Рассказал ему о своем задании и проведенных приготовлениях. Рассказал о ночи финальной битвы и о перебежчиках из Гвардии Смерти, которых привел с собой Илиастер – наш раненый союзник в рядах Даравека. О завоеванных активах и количестве уничтоженных врагов. Об оскверненных телах, насаженных на зубцы стен, которые я оставил после себя: урок группировкам Девяти Легионов, что наше предложение союза надлежит воспринимать так же серьезно, как и наши угрозы отомстить. И, наконец, я рассказал ему о неудавшейся западне, из которой ускользнул Тагус Даравек.