Владислав Морозов - Охотник на вундерваффе

– Зацепило, а, сержант? – проорал он, дохнув на меня луком. Что за манера обжираться луком зимой? Ведь вроде бы гвардейцы-минометчики не полярники на льдине и немецкая пуля на фронте куда опаснее цинги. Или это от общего недостатка закуси?

– Не, только оглушило маленько, – ответил я и спросил: – Что, комбат, кажется, все?

Старлей на это только пожал плечами и опять убежал. Руководить. А Никитин все стоял и смотрел в бинокль на свежие пожары, словно какой-нибудь Гурко или Скобелев на перевале Шипка во времена Русско-турецкой войны.

У ног капитана Капканов пытался поднять лежащего лицом в снег Глухоманюка, то ли убитого, то ли раненого.

Не дожидаясь команд Никитина, на огневую в хорошем темпе выехала еще одна «катюша», которую уже успели перезарядить (быстро управились, однако), и тут же дала уже привычный по своей оглушительности залп. Гвардейцы-минометчики явно вошли в раж (или во вкус?).

Между тем наш Никитин наконец удосужился оторвать бинокль от глаз и, размахивая руками, крикнул что есть мочи:

– Орлы! Прекратить огонь! Стоп!

– Рапопорт! Отставить! – немедленно заорал Бункевич кому-то из своих батарейцев. Сделал он это вовремя, поскольку, судя по звуку автомобильного двигателя, на линию огня уже шла очередная перезаряженная «катюша». Интересно, на сколько залпов у них еще осталось снарядов?

Я поднял свой бинокль и осмотрел пейзаж перед хутором.

Действительно, это было все. В смысле – кобздец, но на этот раз, слава богу, не нам. Как сказал бы по аналогичному поводу какой-нибудь поэт из позапрошлого XIX века – очень мило…

Вид местности действительно впечатлял – еще недавно вполне себе белое поле по сторонам от дороги было густо истыкано десятками воронок и от копоти стало серым, практически семидесяти разных оттенков. Так, будто туда ткнули гигантской головешкой или, к примеру, еще более огромным окурком. И, что самое главное – впереди больше не было никакого движения.

Все немецкие танки или горели, или просто стояли неподвижно. Два самых ближних были подбиты меньше чем в полукилометре от хутора, всего метрах в трехстах от нашей, залегшей в снегу, редкой цепи. Впрочем, как я успел заметить, там никто уже и не лежал, все это обозное воинство повскакивало с мест и или бурно радовалось, или направлялось к подбитой немецкой технике. Шоферы и прочие ездовые держали личное оружие на изготовку, и, судя по тому, что некоторые из них примкнули к винтовкам и карабинам штыки, намерения они имели самые что ни на есть серьезные…

– Потеряхин! – воззвал к моей персоне Никитин. – Подь сюды!

Я опустил бинокль и подошел.

Капканов уже перестал возиться с Глухоманюком, и, судя по тому, что он накрыл ему лицо ушанкой, тот действительно был непоправимо мертв. Со своей наблюдательной позиции к нам шел быстрым шагом Зырин. Лицо у него имело весьма нерадостное выражение, как видно, уже увидел мертвого друга-приятеля.

– Я здесь, товарищ капитан! – отрекомендовался я совершенно не по-уставному, подойдя вплотную.

– Молодцом, сержант, – сказал Никитин. – Я смотрю, ты все-таки не зря те руководства читал?

– Наверное, не зря. На войне никогда не знаешь наперед, что пригодится, а что нет. А Ванька что – убит? – в свою очередь спросил я, кивнув в сторону лежащего на снегу Глухоманюка.

Капитан молча кивнул.

– Мелкий осколок в грудь, – прокомментировал эту смерть Капканов и обреченно выматерился. Чувствовалось, что он далеко не в первый раз закрывал глаза убитым сослуживцам, и ему это занятие было явно не по душе. Но что поделать, как говорил один классик – смерть есть будничное явление военных будней.

– Значит, так, – приказал Никитин. – Потеряхин, сейчас берешь с собой Зырина и пойдешь к Сигизмундычу. Там возьмешь «Бантик» и съездишь на поле боя, посмотри, что там и как! А то, по-моему, танки там какие-то уж больно интересные. Если там, конечно, осталось, что осматривать… После такого-то… А еще лучше будет, если там кто из фашистских экипажей в живых остался. В общем, если найдешь что интересное – оставишь Зырина охранять и пулей сюда. Задача ясна? Да, еще скажи там Татьяне, чтобы срочно связалась с «Первым» и доложила, что хутор мы удержали и прорвавшиеся немецкие танки уничтожены. А то в штабе армии, чего доброго, решат подстраховаться и отправят по нашу душу авиацию. Чего не хотелось бы…

Если кто не знает – «Бантиком» в Красной Армии называли джип марки «Бантам ВRC», малосерийного предка легендарного «Виллиса».

– Так точно, задача ясна! – ответил я, козырнул начальству и спросил: – А где вообще Сигизмундыча с Таней искать?

– До начала боя они были вместе с нашими машинами в низине, метров двести позади той хаты, где мы ночевали…

– Понял, – сказал я. – Зырин, за мной!

И мы с ним рванули к месту недавней ночевки. Как говорили при царе-батюшке, «стрелковым шагом».

Хата была, слава богу, цела. У крыльца стояла давешняя старуха-хозяйка, закутанная в черный платок и драный, явно великоватый ей, мужской овчинный кожух. Как видно, выползла-таки посмотреть на то, что вокруг происходит. Оно и понятно, такая стрельба разбудит кого хочешь…

Рядом с этой Изергилью (интересно, кстати, как по логике должны были звать мужа горьковской старухи Изергиль – старикан Изергилий?) сидел на снегу здоровенный серо-полосатый кот и равнодушно смотрел на этот мир желто-зелеными глазами. Так, и опять он здесь. А ведь вчера в хате и вообще в хуторе никаких котов не наблюдалось. И все-то он таскается за мной по всем фронтам непонятным талисманом. Знать бы еще, для чего…

Однако долго думать на эту все равно не имеющую продолжения тему я не стал, поскольку кот стал уже вполне привычен, а вот наших сослуживцев и транспорта у хаты не было. Вокруг бегали какие-то незнакомые бойцы в шинелях и ватниках, а метрах в ста от хаты догорал бортовой «ЗИС-5», который никто не тушил.

К счастью, наши машины обнаружились именно там, где их велел искать Никитин. Из кузова «Студера» чуть ли не мне прямо на голову выскочила Татьяна, в ушанке, полушубке и с пистолетной кобурой на боку. Как оказалось, капитан отправил ее сюда вместе с рацией.

– Андрей, тебя точно не задело? – спросила она. Голос был какой-то сочувственно-взволнованный.

– Да вроде нет. А с чего это ты спросила?

– Ты себя в зеркале видел?

– Барышня, то есть товарищ воентехник, у нас тут, блин, не «Мюр и Мерилиз», а, если вы успели заметить, фронт. И зеркальных трюмо или витрин тут нет. А что такое?

– Левый рукав и шапка, – пояснила Танька, ткнув в меня рукавичкой.

Я бегло осмотрел себя. Да, действительно, в общей суматохе даже не заметил, что меня слегка покоцало. Левый рукав полушубка на предплечье оказался будто разрезан ножом. Прореха длиной сантиметров десять, из дыры торчала овчина, но крови не было – царапнуло неглубоко, даже до гимнастерки не дошло. А на шапке левее звездочки обнаружилась дыра, примерно как бывает от пули, только неровная. Явно мелкий осколок. Хорошо, что ушанка у меня все время на затылке болталась, а то бы, наверное, прямо в лоб прилетело. И лежал бы я на снегу, весь из себя красивый, но с лишней дыркой…