Владислав Морозов - Охотник на вундерваффе

Я поднялся повыше, к руинам какой-то сгоревшей хаты, и осмотрел степь перед собой в бинокль. Видно в тот момент по-прежнему было мало что, кроме неярких сполохов от далекой орудийной пальбы на горизонте.

Зато я и без бинокля увидел, как на западную окраину хутора без всякого энтузиазма (кому охота мерзнуть, лежа в снегу, и ждать, пока тебя переедет танком?) протопали занимать оборону те, кого перед этим строили у нашей хаты по приказу Капканова. Командовали этой облаченной в шинели, ватники и ватные бушлаты публикой (каски были всего у нескольких человек) все те же два лейтенанта. Вооружено это «пехотное прикрытие» было так себе – карабины, винтовки, несколько автоматов, два «дегтяря», у некоторых были с собой противотанковые гранаты, видимо, те самые, выданные им из нашего неприкосновенного запаса. Понятно, что при такой спешке и российской зиме вокруг отрыть окопы и организовать прочную оборону шансов не было никаких. Собственно, и Паулюс в Сталинграде сломался примерно на том же. Именно поэтому бойцы с надеждой смотрели на деловито возившихся у своих установок гвардейцев-минометчиков. Все-таки «катюши» выглядели достаточно солидно.

Пока в нашем «стратегическом положении» ничего не изменялось, я сбегал к Никитину доложить о плане использования «катюш» не всех разом, а последовательно, по одной. Ему я этот расклад выдал за личную инициативу комбата гвардейцев-минометчиков. У Никитина подобное предложение не вызвало особых возражений, он назвал его толковым и велел передать командиру «катюшников» приказ: без команды не стрелять. Экстренным сигналом для немедленного начала стрельбы капитан велел считать красную ракету, но тем не менее сказал, что когда дойдет до «самого интересного» (то есть когда нас начнут убивать), он постарается руководить стрельбой «катюш» лично. Капитан Тушин выискался на нашу голову.

Между тем, на северо-восток из хутора потянулись одна за другой машины. Никитин, вполне здраво оценив наши невеликие шансы, отправил из хутора два десятка грузовиков с наиболее ценными грузами – медикаментами и гаубичными снарядами. Прочие машины и подводы постарались просто рассредоточить по низинам и мелким овражкам восточнее хутора.

Помаленьку рассветало – давно пора, учитывая, что по моим часам было около десяти утра. Гвардейцы уже зарядили установки, нанизав на направляющие рельсы серебристые тушки эрэсов. Одна их машина, на шасси «Форда», слегка буксуя, выехала и встала на позицию за одним из сгоревших сараев. Так что мне было видно только направляющие с эрэсами и верх кабины водителя.

Отдав какие-то распоряжения расчету этой установки, ко мне подошел Бункевич.

– Ну как, сержант, что там видно? – спросил он.

Я как раз осматривал степь в бинокль.

– Да вроде ничего пока, – ответил я.

– Блин, жалко, что не знаем, сколько их и откуда, – вздохнул он. В его тоне были досадные нотки.

– И не говорите, товарищ старший лейтенант, – отозвался я, – на войне хуже нет, чем ждать и догонять… Кстати, вы и ваши ребята вообще прямой наводкой стреляли?

– Пару раз, под Бугурусланом, на полигоне. Но не полным залпом, заряжали максимум по три-четыре снаряда. В тылу же принято боеприпасы экономить…

– Н-да, это больше чем ничего, – согласился я.

– Что есть, то есть, – пожал плечами Бункевич.

Я опять поднял бинокль к глазам и всмотрелся в сизый зимний рассвет над степью.

Но раньше, чем что-либо рассмотрел, услышал поблизости какой-то радостный и вместе с тем испуганный вопль.

Потом увидел, как по снегу со стороны западной окраины хутора в нашу сторону, поскальзываясь и падая, бежал сержант Глухоманюк.

– В степи какое-то шевеление! – орал он.

Похоже, у них с Зыриным бинокль был все-таки помощнее моего…

Я присмотрелся в пейзажу еще раз. Бинокль у меня был хоть и не адмиральский, но очень хороший, американский, привезенный из Ирана.

И действительно, у горизонта обозначилось какое-то смутное движение. Некое дрожание воздуха, которое давали снежная пыль из-под гусениц или колес и выхлопы.

Пока до противника было никак не меньше пяти километров. Можно было стрелять, но пока что исключительно наугад. Интересно, чего же это арийцы телились до рассвета? От нас до линии фронта было меньше двадцати километров, и они это расстояние преодолели аж за четыре часа, а то и больше?! Интересно, почему – напоролись на кого по дороге, банально не успели или не хотели вести бой в темноте? Да черт их разберет…

– Точно, идут, – подтвердил Бункевич, осмотрев степь в свой довольно срамного вида отечественный бинокль.

– Ну вот и они, – констатировал я и, на правах какого-никакого, а все-таки старшего по званию, приказал Глухоманюку:

– Давай беги к нашей хате, доложи капитану. Пора ему уже прибыть для личного руководства стрельбой.

Глухоманюк убежал, придерживая висящий на хилой груди «ППШ».

– Товарищ старший лейтенант, – сказал я Бункевичу. – Танки видите?

– Вполне.

– Тогда пока сориентируйте первую установку в том направлении, чтобы открыть огонь сразу же по команде.

Старлей побежал к своим, а я продолжил наблюдение.

К этому времени немцы немного приблизились, и я начал оценивать и подсчитывать источники этого «шевеления» в степи.

Ну, не так уж их было и много. То ли их успех действительно был локальным и мало кто прорвался, то ли это был головной дозор нечто большего. Некоего крупного танкового соединения, которое мы пока не видели. Но в последнее слабо верилось.

Когда гитлеровцы приблизились километра на четыре, я наконец сумел их сосчитать – всего на нас перло десять серых танков и всего лишь один полугусеничный бронетранспортер. Шли немцы на довольно узком фронте, особо не пытаясь растянуть свой боевой порядок далеко в стороны от дороги. Видимо, фрицы были уже ученые и вполне понимали, что у нас в степи попадаются засыпанные снегом овраги и ямы, куда танк может провалиться полностью, да так, что его оттуда никаким тягачом не вытащишь.

Двигались супостаты довольно медленно, явно с опаской. При этом способ их действий был каким-то предельно неправильным. По идее, впереди должна была непременно двигаться какая-никакая разведка. Разные там мотоциклисты, бронемашины с рациями, легкие танки – те, кто должен был вызывать огонь на себя и обнаруживать сопротивление на пути у главных сил, предупреждая последние об этом. Вроде бы именно так должен был поступить любой, хоть немного понимающий в военном деле человек (я уж не говорю – профессиональный военный прусской школы, окончивший какое ни на есть военное училище и сдававший там зачеты по тактике).

Но эти танки перли относительно плотной группой, не выдвигая никого вперед. Либо они уже лишились своей разведки, либо пребывали в эйфории от прорыва и под это дело напрочь забыли о тактике и стратегии. Не похоже это было на тертых арийских сверхчеловеков образца второго года войны, ох, не похоже…