Андрей Ерпылев - Курорт на краю Галактики

Я уже готовилась завернуть в знакомый «переулок», ведущий к «родному» номеру, не веря, что удалось все дотащить (и дотащиться самой) без потерь до «дома», когда в овальном проеме мелькнула знакомая перламутрово-золотая накидка под копной белоснежных волос.

«Она что – реактивная… – устало думала я, поминутно оглядываясь на тот конец коридора, где скрылась „бестия“, и пытаясь нащупать онемевшими пальцами допотопную бирку с ключом, заменявшую здесь привычную карточку с микрочипом. Все это я проделывала, прижимая коленом к стене неудобные сумки, все время норовившие свалиться набок. – Н о сится по станции взад-вперед, да еще и наряды меняет ежесекундно…»

Я снова потянула носом воздух, надеясь опознать наконец раздражающий аромат странного дезодоранта, но, к своему удивлению, стерильный воздух станции не пах ничем, кроме донельзя усталой Даздраворы Александровны Прямогоровой, по причине всегдашней местной жары, атмосферы тоже не слишком-то озонирующей.

«Точно реактивная: и душ принять успела! – пронеслась полная законной женской зависти мысль. – Вот зар-р-раза…»

Упрямо выскальзывающий из пальцев ключ наконец провернулся и я ввалилась в благословенную прохладную темноту номера. Маркиз мур Маав, судя по всему, еще совершал моцион, переваривая позорный проигрыш. Ну гуляй, гуляй…

Так: сразу в ванну, а уж потом – разбирать покупки…

Ладонь накрыла два неоновых огонька сенсора и под потолком вспыхнул яркий свет, как всегда, заставив зажмуриться.

Привыкли к свету глаза быстро, но лучше бы не привыкали совсем, потому что, спустя несколько секунд я снова орала благим матом, находясь уже не на грани обморока, а, можно сказать, за гранью.

И было с чего лишиться чувств: на моей постели лежал труп…

– Чем вы можете доказать, что в момент убийства не находились в своем номере?

Стройный и подтянутый адагрухец в мундире какого-то несерьезного нежно-розового цвета, хотя и богато украшенном нашивками, эмблемами и тому подобными эполетами и аксельбантами, не говоря уже о начищенных до солнечного блеска пуговицах, допрашивал меня второй час.

Наручники, правда, с меня, слава Всевышнему, сняли, но только после того, как жабин в белом халате и очках, должно быть патологоанатом, уверенно заявил, что внешних повреждений на трупе не усматривает и, следовательно, бедняга убит без помощи оружия. Но мурыжили меня не по-детски, сняв отпечатки пальцев, измерив и сфотографировав во всех ракурсах, причем, не обращая никакого внимания на мои стенания и требования. Ладно, хоть не в одиночку пришлось все это терпеть, а то бы я точно свихнулась… Вместо посла Российской Федерации или, хотя бы консула, за их отсутствием на станции, мне предоставили лишь все того же Лесли Джонса, уже привычно и с некоторой долей обреченности исполнявшего роль моего адвоката.

– Я в сотый раз говорю вам, что перед тем, как отправиться домой из клиники, что на шестом уровне сектора «В», посетила несколько десятков сувенирных лавочек, – устало объясняла я, уронив на колени руки с отпечатавшимися на нежной коже следами кандалов (Ну и что с того, что они были из мягкого пластика и даже с ворсом? Кандалы останутся кандалами, будь они хоть золотыми!), – и там должны меня помнить. В последней я приобрела целый ящик статуэток каких-то зверушек… Или гоблинов, – подумав, добавила я. – Чек на покупку должен лежать в кошельке, который ваши полицейские у меня отобрали. На нем должно быть пробито время заключения сделки…

– Кстати, – подскочил на месте жабин-полицейский, переставая строчить что-то левой конечностью на лежащем перед ним листке голубоватой бумаги, – а зачем вам столько одинаковых окотопо-бекопе?

– Кого-кого? – неискренне изумилась я, смутно припоминая, что нечто подобное уже слышала от продавца.

– Окотопо-бекопе, – вмешался застывший у двери на стуле, словно и сам превратился в изваяние, Лесли, – одно из древних местных божеств, покровитель незаконнорожденных младенцев и блудниц, поклоняться которому запрещено после введения единого для всего Адагруха культа Сияющего Нефритового Жезла…

– Я ничего об этом не знала, – категорически заверила я дознавателя. – Продавец не предупредил меня…

– Прошу занести эти слова в протокол! – вклинился Лесли, словно заправский адвокат.

– Но вы хотя бы приобретали их не с целью спекуляции предметами запрещенного культа? – не слушая «стряпчего», подозрительно прищурился на меня розовый жабин. – Или тайного отправления ритуалов культа окотопо-бекопе у себя в номере?

– Конечно же нет!

Про себя я с горечью подумала, что надеяться в качестве свидетеля на старого спекулянта, «впарившего» мне запрещенных божков, более чем наивно. Отмажется, скотина синяя, как пить дать отмажется… Бог его знает этот Адагрух: может быть здесь вовсю инквизиция свирепствует? Да-а-а, влипли вы, Даздравора Александровна, по самые некуда…

– Прошу занести в протокол, что моей подзащитной всучили запрещенных идолов обманным путем, – снова встрял со своего места мой «адвокат», – воспользовавшись ее молодостью, наивностью и абсолютным незнанием местных обычаев…

Перепалка между следователем и адвокатом заняла не менее пятнадцати минут, но, к моей радости, благодаря усилиям Джонса, религиозную статью мне «пришить», кажется, не удалось. Видимо, сжигание инопланетных туристов на кострах или сажание на все тот же Сияющий Нефритовый Жезл, здесь не практиковалось. Хотя, десять-пятнадцать лет где-нибудь в сыром узилище за убийство тоже не сахар…

Покончив с проклятыми окотопо-бекопе, жабин в розовом только открыл рот, чтобы задать мне очередной каверзный вопрос, как был прерван самым непристойным образом.

В кабинете раздался звук, о происхождении которого в приличном обществе говорить не принято, да еще, к тому же, долгий и смачный. Несмотря на весь трагизм моего положения, я невольно завертела головой, стараясь установить источник. Нет, не подумайте плохого – я вовсе не ханжа! Просто, хватало еще, чтобы меня заподозрили в неуважении к следствию…

Однако и Лесли, и адагрухец являли собой образец невозмутимости.

После того, как звук повторился, окончательно вогнав меня в краску, полицейский все так же индиферрентно полез в свой стол и извлек плоскую коробочку. Мгновением спустя, коробочка оказалась прижатой к макушке, где, как я уже знала, у аборигенов находился орган, аналогичный человеческому уху.

«Телефон! – облегченно перевела я дух. – Какая же я дура все-таки!.. Но зуммер у него пикантный, ничего не скажешь…»

Дознаватель, даже не пытаясь вставить хотя бы слово, почтительно слушал, что вещала ему трубка, непроизвольно кивая головой и, время от времени, пытался сидя принять строевую стойку. Физиономия его меняла цвета словно у хамелеона от обычного голубовато-серого до красно-коричневого, через все промежуточные оттенки спектра. Видимо, в данный момент, некто гораздо более высокопоставленный, чем местный комиссар Мегрэ, [17]продуманно и сладострастно вставлял своему подчиненному начальственный фитиль со скипидаром и патефонными иголками, а, говоря, проще – разносил его в пух и прах. Лесли сочувственно и уважительно следил за внешними метаморфозами своего визави и, без сомнения, горячо сострадал ему, несмотря на то, что сейчас оба находились по разные стороны баррикад.