Грэм Макнилл - Кузницы Марса [трилогия]

– Разумеется, – согласился Блейлок, склонив голову в знак уважения. – Я использовал женское обращение просто, чтобы различать двух человек, которые обладают титулом магос Тихон.

– Госпожа Тихон – приемлемое обращение, – сказала Линья, приняв жест Блейлока.

Робаут усмехнулся и хлопнул Блейлока по плечу со всеми твёрдыми углами и щёлкающими суставами, пока маглев мчался к огромной золотой скале, отмеченной гигантским символом Механикус, рельефными механизмами, шестерёнками и множеством надписей на бинарном коде, восхваляющими Омниссию.

– Похоже, вы сегодня изо всех сил стараетесь оскорблять людей, Таркис? – сказал он.

– Вовсе нет, – ответил магос. – Возможно, смертным стоит узнать о нас столько же, сколько мне о них.

Робаут рассмеялся:

– Думаю, мы с вами добьёмся немалых успехов.

Adamant Ciborium – Адамантовый Киворий

Baktar III – Бактар-3

Dantium – Дантиум

Dantium Gate – Врата Дантиума

Kasr Fayn – каср Файн

Peolosia – Пеолосия

Restorati Ultimus – ресторати ультимус

Schiaparelli Sorrow – Страдания Скиапарелли

В золотой скале открылась поднимающаяся перегородка, которая оказалась немного больше диаметра маглева, и мчавшаяся капсула продолжила движение по широкому молитвеннику из полированной стали и сверкающего хрома. Многочисленные асинхронные рельсы вели к помосту, где несколько тихо гудящих маглевов уже стояли у конечной станции.

Вверху возвышались арочные балки, они казались нелепо тонкими, чтобы поддерживать такой грандиозный потолок. Своды и кессоны из золота и адамантия, и нарисованные яркими красками величественные произведения искусства рассказывали историю Механикус с эмоциональным артистизмом, который шёл вразрез с тем, что Робаут знал о Духовенстве Марса. Между мозаичными витражами стояли статуи, не уступавшие высотой богам-машинам, они располагались по сторонам шестиугольных плит, которыми вымостили пол, а по нему ветвились линии электропередачи.н

Электричество – кровь, энергия – жизненная сила.

Их ожидали три транспорта. Два оказались высокими седанами на шести шарнирных конечностях, с узкими креслами, напоминавшими троны. Ими управляли искусно изготовленные сервиторы с бронзовой кожей, подключённые кабелями к корме машин. Третий представлял собой громоздкий бронированный транспорт на повсеместном шасси “Носорога”, только увеличенный и ощетинившийся оружейными станками, странными антеннами и многочисленными блистерными коробками неизвестного назначения. Корпус улучшенного “Носорога” украшал такой же символ с черепом и молнией, что и нагрудники скитариев.

– Впечатляюще, – произнёс Робаут, вытягивая шею, чтобы лучше рассмотреть позолоченные мозаики и яркие фрески. – Не думал, что украшения не чужды Механикус.

– Мы осознаём необходимость время от времени демонстрировать статус, – объяснил Блейлок. – Никогда не помешает напомнить остальным, что Адептус Механикус – неотъемлемая и важнейшая часть Империума с долгой и благородной историей. Всем мы – шестерёнки в Великой Машине, капитан Сюркуф.

– Но некоторые шестерёнки ровнее других, да?

– Строители “Сперанцы” принадлежали к другой эпохе, когда подобная показная роскошь считалась нормой.

– Таким я представлял Дворец Императора, – сказал Адара.

– Весь этот корабль – дворец, храм Богу Всех Машин, – ответил Блейлок, переключив внимание на молодого человека. – Его полёт – акт богослужения, его существование – демонстрация веры и верности. Служить на борту столь священных уз с прошлым всё равно, что лично общаться с Омниссией.

– Поразительно, – произнесла Павелька. – Для нас это большая честь.

– Видел я и грандиознее, – сказал Эмиль. – Храм Исправления… вот это архитектура.

– Архитектура? Я говорю не о физическом сооружении, – возразила Павелька, очарованная увиденным.

– Тогда о чём?

Павелька недоумённо посмотрела на первого помощника, прежде чем вспомнила, что ни Робаут, ни Эмиль не могли видеть ноосферные потоки информации, если не подключены к инфомашинам “Ренарда”.

– Воздух полон знаний, – сказала она. – Они повсюду вокруг нас, потоки изобретений и водопады священных алгебраических построений. История, квантовая биология, галактическая физика, химия чёрных дыр, мономолекулярное проектирование, фрактальные алгоритмы, биомеханика… Ты можешь потратить десять жизней и узнать только часть того, что содержится здесь.

– Если хотите, я могу подсчитать, сколько понадобится времени, чтобы обработать всё это, – предложил Блейлок.

– Спасибо, но я буду счастлив, если это останется замечательной тайной, – ответил Робаут, поднимаясь в седан и устраиваясь на одном из тронов. – Мы едем? Мы же не хотим заставлять архимагоса ждать?

– Разумеется, – согласился Блейлок, забравшись внутрь слегка изменённой походкой, которая указывала, что какую бы форму передвижения он не использовал, она не была биологической. Эмиль и Адара присоединились к ним, втащив стазисный сундук, в то время как магос Тихон, госпожа Тихон, Павелька и Силквуд заняли вторую машину. Воины-скитарии сели в усовершенствованный “Носорог” и оружейные станки плавно покачнулись, когда рампы лязгнули, закрываясь.

Без слышимой команды седаны набрали максимальную высоту и начали движение вдоль арочного молитвенника. Их полёт напоминал путешествие на океанском судне, которое слегка покачивалось во время прилива, и Робауту понравился величественный характер такого транспорта. Они миновали позолоченные статуи почтенных магосов, и Блейлок услаждал пассажиров их личностями и достижениями.

Вот магос Озимандиан, обнаруживший часть СШК на Бета Умоджас, что привело к изменению парадигмы на пять процентов. Напротив него – или неё, это было трудно сказать – возвышался магос Латтир, чьи археологические изыскания в атомных пустошах Нео Александрии привели к обнаружению бинарных записей первой алгоритматрицы. Латтир стоял плечом к плечу со стоической фигурой магоса Циммена, создателя гексаматической геометрии. Эмиль и Адара быстро потеряли интерес, но Робаут продолжал изображать внимание, пока они, покачиваясь, приближались к отвесной стене в дальнем конце молитвенника. Под углом к ним располагался, напоминавший часть стороны гигантской закопанной пирамиды, грандиозный портал из матовой дымчатой стали, высоты которого легко хватило бы, что пропустить даже самую большую военную машину, а ширины для танковой роты.

На его поверхности работало ещё больше зубчатых колёс и шестерёнок, но они имели не только символическое значение и начали вращаться с бесперебойной точностью, когда створки дверей стали медленно открываться наружу. Изнутри вырвались насыщенные маслами пары и тихий гул бинарных гимнов. Робаут ничего не сумел разобрать, но ритмичный машинный язык оказался странно успокаивающим.