Лей Бардуго - Тень и кость [litres]

– Отведи ее в темницу, – приказал он, когда Иван зашел в палатку. – Пусть посмотрит на своего следопыта.

В моем сердце зародилась надежда.

– Да, Алина, – он погладил меня по щеке. – Я могу быть милосердным. – Дарклинг наклонился, прижал меня к себе и задел губами мое ухо. – Завтра мы отправимся в Тенистый Каньон, – его шепот звучал, как ласка. – И тогда я скормлю твоего друга волькрам, а ты будешь смотреть, как он умирает.

– Нет! – крикнула я, содрогнувшись от ужаса. Попыталась отпрянуть от него, но у Дарклинга была железная хватка, его пальцы впивались мне в череп. – Но ты сказал…

– Можешь попрощаться с ним. Большего милосердия предатели не заслуживают.

Что-то внутри меня вырвалось на свободу. Я накинулась на него, царапаясь, крича от ненависти. Иван в мгновение ока скрутил меня и держал крепко, пока я пыталась отбиться.

– Убийца! – проревела я. – Монстр!

– Да, все вышеперечисленное.

– Ненавижу тебя! – сплюнула я. Он пожал плечами.

– Скоро ты устанешь от ненависти. И от всего другого, – он улыбнулся, и в его глазах я увидела ту же мрачную зияющую пропасть, которую заметила в древнем взгляде Багры. – Ты будешь носить этот ошейник до конца своей очень долгой жизни, Алина. Борись со мной, сколько сможешь. Ты довольно быстро поймешь, что у меня больше опыта в игре с вечностью.

Дарклинг пренебрежительно махнул рукой, после чего Иван потащил меня прочь из палатки и дальше по тропе. Я продолжала биться, но безуспешно. С губ сорвался всхлип. Слезы, которые я упорно сдерживала во время разговора с Дарклингом, ручьем полились по щекам.

– Перестань, – яростно зашептал Иван. – Тебя могут заметить.

– Мне плевать.

Мала все равно убьют. Какая разница, если люди увидят меня несчастной? Меня настигла суровая реальность: жестокости Дарклинга нет предела, и мой друг скоро умрет… положение вещей было беспросветным и ужасающим.

Иван втолкнул меня в палатку и грубо встряхнул.

– Ты хочешь увидеть своего следопыта или нет? Я не собираюсь вести ревущую девчонку через весь лагерь!

Я прижала ладони к глазам и подавила всхлипы.

– Так-то лучше. Вот, надень, – он кинул мне длинный коричневый плащ. Я надела его поверх кафтана, а Иван опустил мне капюшон на голову. – Не поднимай взгляд и не издавай ни звука. Или, клянусь, я верну тебя в палатку и попрощаетесь вы в его последние секунды в Тенистом Каньоне. Поняла?

Я кивнула. Мы зашагали по темной тропинке, охватывающей весь периметр лагеря. Стражи держались на расстоянии впереди и позади нас. Иван явно не хотел, чтобы кто-то знал, что я ходила в тюрьму. Когда мы проходили мимо бараков и палаток, я почувствовала странное напряжение в воздухе. Солдаты были чересчур настороженными, а некоторые даже осмеливались кидать на Ивана враждебные взгляды. Интересно, что думала Первая армия по поводу внезапного повышения Апрата?

Тюрьма располагалась в конце лагеря. Это было старое здание, явно появившееся здесь раньше казарм. Вход охраняли скучающие стражи.

– Новый заключенный? – спросил один из них Ивана.

– Посетитель.

– С каких пор ты проводишь посетителей к камерам?

– С этих самых, – ответил Иван с ноткой угрозы.

Стражи беспокойно переглянулись и отступили.

– Не надо так нервничать, кровопускатель.

Иван повел меня по коридору с множеством пустых камер. Мне удалось разглядеть лишь нескольких заключенных: побитых мужчин и пьяницу, громко храпящего на полу. Когда мы прошли к концу коридора, Иван открыл ворота и мы спустились по крутой лестнице в темное помещение без окон, освещаемое одой лампочкой. В ее сиянии можно было различить железные решетки единственной клетки в этом подвале. У дальней стены сгорбился заключенный.

– Мал? – прошептала я.

В ту же секунду он вскочил на ноги, и мы начали цепляться друг за друга сквозь решетку. Мое тело сотрясалось от рыданий.

– Ш-ш-ш, все хорошо, Алина, все хорошо.

– У вас есть одна ночь, – сказал Иван и поднялся вверх по лестнице.

Когда мы услышали, как закрылись ворота, Мал повернулся ко мне. Его взгляд ощупывал мое лицо.

– Не могу поверить, что он позволил тебе прийти.

По щекам снова покатились слезы.

– Мал, он позволил мне прийти, потому что…

– Когда? – хрипло спросил он.

– Завтра. В Тенистом Каньоне.

Парень сглотнул, и я видела, как сильно его задело это признание, но он пытался не подать виду:

– Ладно.

Я издала звук, частично похожий на смех и частично на всхлип.

– Только ты мог узнать о неминуемой смерти и сказать на это «ладно».

Он улыбнулся и убрал волосы с моего заплаканного лица.

– Как насчет «о нет»?

– Если бы я была сильнее…

– Если бы я был сильнее, то пронзил бы ножом твое сердце.

– Жаль, что ты этого не сделал, – пробормотала я.

– А мне – нет.

Я посмотрела на наши переплетенные пальцы.

– Мал, то, что сказал Дарклинг на поляне… обо мне и нем. Я не… Я никогда…

– Это не важно.

Я подняла взгляд.

– Не важно?

– Нет, – слишком быстро ответил он.

– Что-то я тебе не верю.

– Я, если честно, тоже, но когда-нибудь это станет правдой, – он крепче сжал мои ладони, прижимая их к сердцу. – Мне плевать, даже если ты танцевала с ним голая на крыше Малого дворца. Алина, я люблю тебя, даже ту часть, которая любила его.

Мне хотелось все отрицать, стереть этот момент из истории, но это было невозможно. Мое тело сотряс очередной всхлип.

– Меня злит, что я когда-либо думала… что я…

– Ты винишь меня за каждую мою ошибку? За каждую девушку, которая мне приглянулась? За каждую сказанную глупость? Если мы начнем перечислять все наши ошибки, то очевидно, кто выйдет победителем.

– Нет, не виню, – я выдавила улыбку. – Почти.

Он улыбнулся, и мое сердце, как обычно, сделало кувырок.

– Нам удалось найти друг друга снова, Алина. Остальное не важно, – Мал поцеловал меня сквозь решетку, холодное железо впилось мне в щеку, когда наши губы соприкоснулись.

Эту последнюю ночь мы провели вместе. Вспоминали жизнь в приюте, недовольные крики Аны Куи, вкус украденной вишневой наливки, запах свежескошенной травы на лугу, как мы страдали из-за летней жары и прохлаждались на полу в музыкальной комнате, наше совместное путешествие к месту армейской службы, скрипки сулийцев, которые мы услышали в первую ночь вдали от нашего единственного дома.

Я рассказала ему историю о том, как однажды чинила керамику с одной из служанок на кухне Керамзина, дожидаясь его возвращения с охоты, на которую он все чаще и чаще уходил из дома. Мне было пятнадцать; я стояла за столом и тщетно пыталась склеить разбитые кусочки синей чашки. Увидев, как Мал пересекает поле, я побежала к двери и помахала ему. Заметив меня, он перешел с шага на бег. Я медленно пошла по саду, наблюдая за его приближением и поражаясь тому, как сильно забилось мое сердце. Затем он подхватил меня на руки и закружил, а я цеплялась за него и вдыхала знакомый сладкий аромат. Удивительно, как сильно я по нему скучала! Я смутно припоминала, что в моей руке все еще был зажат осколок чашки, впивающийся в ладонь, но не хотела его отпускать. Когда Мал наконец опустил меня на землю и неторопливо направился на кухню за обедом, я осталась в саду. Кровь текла по ладони, голова кружилась от понимания, что все изменилось. Ана Куя тогда отругала меня за то, что я закапала кровью кухонный пол, после чего перевязала руку и сказала, что скоро рана заживет. Но я знала, что боль не пройдет.