Александр Нетылев - Странные игры [СИ]

Эта фраза вызвала смешки в толпе. И это стало последней каплей.

Чезаре был уже в тихом бешенстве. Не так уж часто он делал то, что считал верным с моральной точки зрения, без всякой задней мысли. И теперь он понимал, почему. Что толку поступать правильно, если что бы ты ни делал, все равно в твоих действиях будут видеть то, что хотят? Если в попытке заступиться видят жестокость, а в попытке ободрить — лесть? Если те, кому ты помог, будут считать это твоей обязанностью, а кому не смог — твоим преступлением? Если что бы ты ни делал, тебя все равно будут видеть опереточным злодеем? Доказывать, что ты не верблюд — увольте. Надоело. Ему уже хватило унижения в планере. А до того — по дороге в храм. Хватит. Пусть говорят, что хотят. Пусть ненавидят, если хотят.

— Не будет никакого наказания, — резковато ответил Чезаре, — В ЗШН нет запрета на унижение студентов. Вот, собственно, и все, ради чего потребовался этот срач.

Развернувшись, он двинулся прочь. Прочь… Оставив за спиной Хесуса-победителя, он уходил, провожаемый смехом студентов. Он не собирался отвечать. Он устал. До смерти устал. Пусть Хесус и его прихлебатели делают, что хотят.

Уйдя за угол, кардинал прислонился лбом к прохладному металлу стены. Наверное, правильным действием при таком уровне психического напряжения будет немного поплакать. Но он не собирался этого делать. Какие-то последние остатки сил, не растраченные за сегодняшний день, напоминали, что Мария не должна видеть его слез.

Мария… Это было все, что держало его в этой школе. Ему никогда не было интересно возиться со студентами. У него вызывал отвращение приказ Нарьяны позволять им умирать, если они недостаточно сильны, и он неоднократно нарушал его. Теперь же, после слов Хесуса и реакции на них, у него вызывали отвращение и сами студенты.

— Что случилось? — услышал он обеспокоенный голос за спиной.

Мария. Это была она.

— Ничего, — глухо ответил он.

Она подошла ближе и положила руку ему на плечо.

— Из-за "ничего" ты не был бы в таком состоянии, — сказала она, — Что случилось?

Чезаре вздохнул. И обернулся:

— Случилось то, что я раз за разом становлюсь козлом отпущения. То, что чем больше я пытаюсь что-то исправить, тем хуже становится. Заступился за Елену — внезапно оказался жестоким самодуром. Пришли на помощь Алистеру с Аблой — заполучил личного врага в лице Аблы, перед которым еще и пришлось унижаться. Спасли Акиру — он все равно погиб, а мы еще и виноваты остались. Предложил помощь — прослыл шантажистом. Хватит с меня всего этого!

Он осекся, увидев в ее глазах не столько сочувствие, сколько… разочарование. То, что он меньше всего хотел видеть в глазах Марии. Он ведь старался быть героем для нее. А теперь все пошло прахом. Пошло прахом из-за одного срыва.

— Прости, — покачал головой он, — Прости, что сорвался, хорошо?

Она молча подняла на него взгляд. Этот взгляд был теплым.

— Ты можешь сорваться, находясь рядом со мной, когда никто не видит. Тебе бывает тяжело, я знаю. Это нормально. Ты можешь сказать, как ты устал, как тебе хочется все бросить. Я пойму.

— Все с точностью до наоборот, — качнул головой Чезаре, — Я же знаю, что ты полюбила меня не в последнюю очередь за надежность. За то, что можешь прийти ко мне с любой проблемой, и я успокою и что-нибудь придумаю. И именно поэтому я не хочу… проявлять слабость. Не хочу разочаровывать тебя.

Мария приложила палец к его губам, прерывая его речь:

— Но ты ведь не железный. Ты все время стараешься не показывать слабости, и поэтому сорвался, когда не надо.

— Должен быть железным, — ответил Чезаре, — Чтобы защитить тебя и при этом оставаться тебя достойным. Это не всегда одно и то же.

Мария улыбнулась, прильнула к нему и прошептала:

— Чтобы быть меня достойным, ты должен заботиться не только обо мне. Ты должен делать то, что правильно, даже когда не надеешься на награду или благодарность. Обещаешь мне?

Чезаре тяжело вздохнул:

— Ради тебя — обещаю.

С этими словами он укрыл ее черно-красным плащом римского карабинера. Она была, пожалуй, единственным, ради чего он готов был продолжать бороться.

Как бы ни было больно.

Впрочем, рядом с ней ему становилось легче. Мария положила голову ему на плечо, а он зарылся лицом в ее волосы. Его рука скользнула по ее бедру, но она мягко удержала его.

— Не знаю, как ты, а я умираю с голоду, — сообщила она и посмотрела ему в глаза, улыбаясь веселой, дразнящей улыбкой.

— Выбери нам столик, — кивнул он, — А я пойду добуду нам пропитание. Что тебе взять?

Мария усмехнулась.

— Мужчина с охоты должен принести мяса! — уверенно сказала она, — И бутылочку шато!

— Слушаюсь, — Чезаре галантно поклонился, взмахнув плащом, и шутовски отсалютовал, — Охота на шато начинается!

После этого он направился к шведскому столу за заказом. На окружающих студентов он целенаправленно не обращал внимания. Разумеется, модуль памяти добросовестно фиксировал все детали разговоров, чтобы их можно было потом проверить на спокойную голову. Но сейчас итальянец полагал, что чем меньше он будет их видеть и слышать, тем больше шансов, что этот долгий день закончится без нового позора.

Чезаре добросовестно выполнил инструкции, собрав на поднос свиные ребрышки и бараний стейк. Ко всему этому гарнир из картошечки. И бутылочку шато, разумеется.

— Возвращаюсь с добычей! — ухмыльнулся он, ставя все это на стол перед Марией.

— Мой добытчик, — улыбнулась она, склоняя голову набок, — Как охота? Тяжёлая была?

— А то! — широко ухмыльнулся Чезаре, целуя девушку в висок и усаживаясь рядом с ней, — Прям-таки настолько, что у Рейко небось уже вырос третий хвост… Нет, даже четвертый!

Вообще, он не был до конца уверен, что у кошек хвосты растут так же, как у лис. В легендах кицунэ могли иметь от одного до девяти хвостов в зависимости от степени силы, а вот бакэнэко обычно ограничивались двумя. Он знал лишь, что у Рейко первоначально вырос один хвост, и только через пару недель — второй.

— Тебе, кстати, как, нравится твое благословение? — поинтересовалась паладинка, пока он разливал вино.

— Когда как, — пожал плечом Чезаре, — Иногда оно вызывает глупые ситуации, как с тем кроликом. Но к примеру, в случае с Файрусом оно пришлось более чем к месту: он умел обнаруживать цели и даже целиться сквозь стены, и охотничье чутье уравнивало силы… А что?

— Просто… — девушка отвела один из локонов за наушник, — Это ведь… языческое божество…

Ну да… Христианство, как и любая монотеистическая религия, не признавало чужих богов. А именно богами были оборотни для синтоизма… Или демонами, что в общем-то, ничуть не лучше. В синтоизме граница между богом и демоном была весьма зыбкой. В христианстве тоже, но по другой причине: языческое божество — это по определению не более чем демон с хорошей репутацией.