Дмитрий Силлов - Якудза

– Я вижу, ты вернулся, Ганс, – не оборачиваясь, произнес Граберт.

– Так точно, мой фюрер! – отозвался офицер с витыми погонами обергруппенфюрера.

– Тогда принеси мне оба меча.

– Конечно, мой фюрер, но…

– Выполняйте приказ, генерал!

– Да, мой фюрер!

«Ученик… Ну конечно! Теперь понятно, откуда мне знаком голос этого фюрера. Сон-видение после того, как сихан долбанул меня ударом силы. Граберт… Зигфрид Граберт. Убивший во время войны того, чье ками сейчас находится в моем теле. Отца моего учителя».

Он не знал его имени – сихан никогда не называл его. Когда сихан говорил об отце, он называл его оядзи, что по-японски значит «отец». К слову сказать, точно так же называют члены японской якудзы главу своего клана.

Похоже, Виктор понемногу начал привыкать к своему новому состоянию. Тела не было. Не было привычного состояния осознания себя как биологического объекта – с руками, ногами и всеми остальными частями тела, присущими человеческому существу. Это было состояние чистой мысли. И чистого восприятия окружающего мира таким, каким его могли бы видеть люди, если б умели летать.

Сразу вспомнилась старая японская поговорка, которую любил повторять сихан: «Отличие синоби от обычного человека в том, что он точно знает – его тело придано душе, а не наоборот». Возможно, в другое время Виктор рискнул бы испробовать возможности своего нового состояния, но сейчас было не до этого. Слишком серьезные события разворачивались внизу.

Обергруппенфюрер с почтением нес на полусогнутых руках два существа, завернутых в куски дорогой материи. Одно повыше, другое пониже.

Виктор узнал обоих. Для этого не нужно было разворачивать материю. От существ шли токи силы – схожие, но в то же время очень разные. Так бывают похожи братья, внешне абсолютно непохожие друг на друга.

Оядзи – теперь Виктор так называл свое тело вкупе с его новой душой, недавно бывшей лишь частью души Виктора, – едва заметно улыбнулся краешками губ. Он тоже узнал тех, с кем его вновь свела судьба на Пути синоби.

– Приветствую вас, братья.

Виктор ясно видел мысленный образ, посланный двум сверткам, которые с почтением передал фюреру генерал с витыми погонами по имени Ганс.

Ответ пришел через мгновение. Но он не был похож на обмен мыслями между людьми – словно два коротких блика вырвались из складок материи. Тем не менее Виктор понял смысл передачи.

– Приветствую тебя, воин, бывший Продолжением.

– Приветствую тебя, враг нынешнего Продолжения.

Во все века японские воины считали свои мечи продолжениями себя. Похоже, мечи были о своих хозяевах того же мнения.

Материя, отброшенная рукой Граберта, упала на серый песок.

Да, это были самурайские мечи.

Дайсё.

Мечи-братья, сработанные несколько столетий назад великим японским мастером Сигэтаки из Эдо.

Катана [125] Катана (яп.) – длинный японский меч, носившийся за поясом в XVI–XIX веках. Вместе с вакидзаси входил в комплект вооружения самурая. , изукрашенная богатой отделкой.

И вакидзаси. Непривычно прямой для классического оружия подобного типа. И абсолютно черный, словно выточенный из куска космической черной дыры.

От мечей – даже вложенных в ножны – расходилась темная аура силы, по цвету напоминающая кровь. Оба меча были «жадными до крови». И оба были голодны. У них было очень много общего, и все-таки лишь один из них помнил бывшего хозяина.

Второй слышал лишь голос голода.

«Они достали катану со дна озера. Получается, либо атака убийц-смертников клана Ямагути-гуми удалась и сихан погиб, либо… все это было просто умелой инсценировкой и клан Сумиёси-кай также работает на Новую Швабию. Но тогда зачем было столько времени тратить на моё обучение? Разве только…»

Додумывать мысль было некогда. Потому что на жуткой маске, которая была на месте лица Граберта, появилось страшное подобие улыбки. Пульсирующий мыслеобраз протянулся от его головы к тому месту, где стоял оядзи.

– Я хочу уравнять шансы, учитель, – сказал Граберт, протягивая катану. – И поскольку вы еще не оправились от звукового удара нашего биотанка, ваш меч будет длиннее моего.

Оядзи молча принял оружие и степенно опустился на колени. Катана, спрятанная в ножны, легла рядом по левую руку от него.

– Миямото Мусаси сказал, что человек не должен зависеть от длины своего клинка.

Мыслеобразы оядзи были спокойными и плавными, словно течение горного ручья в утренний день.

– Я помню слова святого меча, учитель, – сказал Граберт, также опускаясь на колени и кладя черный меч рядом с собой. – Неужели братья должны биться друг с другом?

Виктор не сразу понял, что последние слова исходят не от Граберта. Мыслеобраз, подобный блеску обнаженного оружия, шел от черного меча, лежащего рядом с фюрером.

Ответ катаны пришел немедленно:

– Учитель и ученик – это больше чем братья. Однако сейчас один мечтает уничтожить другого. К тому же ты знаешь, что мне всегда было приятно убить красноволосого! [126] В старину японцы называли европейцев «красноволосыми». Можно предположить, что либо японцам встречались преимущественно рыжеволосые европейцы, либо это следствие старинного поверья, согласно которому за морем лежат земли, населенные чудовищами, – в японской мифологии красные волосы имеют человеческие воплощения драконов, а также демоны, похожие на людей. При всех их недостатках у них очень сладкая кровь.

Виктор видел беседу мечей, видел разговор оядзи и его ученика. А еще он видел намерение обоих.

Граберт действительно собирался убить своего учителя.

А учитель не собирался защищаться.

Он сидел, закрыв глаза, и по его ауре было ясно видно – хозяин тела Виктора все глубже погружался в состояние медитативного транса. Его глаза были закрыты, кисти рук расслабленно лежали на коленях. И если бы сейчас Граберт решил нанести удар, никто и ничто не помешало бы ему это сделать.

Виктору стало жаль своего тела – все-таки как-никак свое, родное, привычное, пусть сейчас ему уже не принадлежащее. Вот сейчас достанет фашистский фюрер из ножен черный вакидзаси, рубанет разок – и все. И одна дорога Виктору Алексеевичу – за ворота призрачной и страшной страны Токоё. Потому как в царствие небесное, наверно, якудз не берут, даже изначально православных.

Но Граберт почему-то медлил.

Наверно, потому, что за его спиной родился еле слышный звук, от которого замерли все, находящиеся на арене.

При этом Виктор ясно видел, что звук этот исходит из низа груди оядзи. Не изо рта, а именно из груди. Именно там был эпицентр тугой спирали, похожей на копье, острие которого медленно разрезало пространство. Так нож ночного убийцы-синоби осторожно вспарывает цветной полог, отделяющий его от намеченной жертвы. В черном разрезе, возникшем прямо в воздухе, шевелились полупрозрачные, еще плохо различимые сущности, ужасные своей непохожестью на что-либо привычное для человеческого глаза.