Роман Злотников - Нечистая кровь

Они переоделись в пару эл-северинских нарядов, нашедшихся в гардеробе Брайса ( Яннем, натягивая на себя аляповатые шелка, едва сдерживал тошноту ). И совершенно беспрепятственно прошли мимо стражников на выходе из дворца. Просто двое придворных, проведших ночь в императорском замке, возвращаются в город.

Там, в городе, они купили лошадей, и через час тройные стены Эл-Северина остались далеко позади.

— Мы обрекли их на смерть, — сказал Яннем, и это были первые слова, произнесенные им после побега.

— Ты про свою свиту? Да. Обрекли. Точнее, ты обрек, ведь это ТВОЯ свита.

— Благодарю за поддержку, брат, — мрачно сказал Яннем, и Брайс покачал головой:

— Ты король. Твоя жизнь отдана Митрилу, но жизни вассалов принадлежат тебе — в этом вся суть оммажа. Я тоже обрек на смерть сотни людей, когда ты отдал мне маршальский жезл. Ты обязан заботиться о своих подданных, но не должен колебаться, когда на кону стоит твоя жизнь. Потому что ты — это Митрил. Хорошо или плохо, но так оно есть.

— Мне не хватало тебя, — вырвалось у Яннема, и они оба поняли, что он говорит вовсе не о той паре недель, что успели пройти со времени побега Брайса из тюрьмы.

Брайс коротко посмотрел на брата. Не ответил: «Мне тебя тоже», но он ехал рядом; они ехали бок о бок по пустынной дороге, в самом сердце великой Империи, которой вместе бросили вызов и вместе сумели противостоять.

Какой еще тут требовался ответ?

Они не слишком спешили, чтобы не привлекать лишнего внимания — впрочем, спешить уже было и некуда. Весть о безвременной кончине императора Карлита нагнала их в двухстах лигах от Эл-Северина, во время ужина в придорожной харчевне. Кто-то ахнул, кто-то выругался, кто-то гаркнул: «Шапки долой!» Все встали, и стянули шапки, и понурили головы, отдавая дань памяти императору, который должен был править вечно. Двое мужчин, прервавших его жизненный путь, тоже встали и сняли шапки вместе со всеми. А потом закончили ужинать и двинулись дальше.

По дороге Брайс рассказал Яннему о Тьме. Все, с самого начала: с того дня, когда виконт Эгмонтер отвел его к тайнику в винном погребе. Брайс говорил не таясь, и многое из того, что он рассказывал, выглядело не просто неприглядным, а чудовищным. Чем дольше Яннем его слушал, тем больше поражался — не тому, какой на самом деле гигантской силой едва не овладел его брат, и даже не тому, что Брайс сумел противостоять искушению и не позволил этой силе подчинить его себе.

— Ты же мог покончить со мной одним движением пальца, — сказал Яннем. — Почему ты даже не попытался?!

— Ну. — Брайс кинул на него слегка озадаченный взгляд, пожал плечами. — Наверное, я все же не настолько честолюбив. То есть не настолько, как ты. И это еще одна причина, по которой я стал бы паршивым королем. Мне никогда не хотелось власти по-настоящему в отличие от тебя. Все, чего я хотел…

— Чтобы с тобой считались, — закончил за него Яннем.

Так теперь снова часто бывало — они заканчивали мысль друг за друга, потому что понимали ее с полуслова. Как в детстве. Светлые боги, Яннем уже и забыть успел, до чего это здорово.

Однако чем дольше говорил Брайс, чем больше углублялся в подробности, некоторые из которых Яннем предпочел бы не знать, тем ясней становилось, что эта внезапная исповедь — неспроста. Примерно на середине рассказа Яннем начал подозревать, что Брайс окончит свои излияния какой-то просьбой. И еще он предчувствовал, что просьба эта ему не понравится.

Так оно и получилось.

— Когда мы вернемся, мне придется спуститься туда. К источнику. В последний раз.

— Зачем? Ты же говоришь, что чем ближе к нему находишься, тем труднее тебе себя сдерживать.

— Так и есть. Но его необходимо уничтожить, и как можно скорее. Иначе орки так и будут переть на него, словно мухи на мед.

— Исходя из всего, что ты рассказал, скорее — как мухи на кучу дерьма.

— Когда входишь во вкус, дерьмо начинает казаться медом. Вот в чем его главная опасность. Но проблема не только в орках. Я более чем уверен, что наш добрый друг Эгмонтер со временем снова попытается наложить на источник лапу. А может, и не только он. В любом случае от этой дряни нужно избавиться. Но один я не смогу.

— Ты хочешь, что я пошел с тобой?, — Яннем болезненно улыбнулся, как всегда, когда тема касалась магии. — Толку тебе от меня будет немного.

— Я так не думаю. Ты не сможешь колдовать, но это не имеет вообще никакого значения, рядом с источником Тьмы любая другая магия утрачивает силу. Любая, кроме темной. Так что не важно, маг ты или нет.

— Как же ты собираешься его уничтожить?

— Еще не знаю, — сказал Брайс, помолчав. — Но есть одна мысль. Источник не горит сам по себе. Ему нужно топливо и, разумеется, материальный проводник. Он теплится на костях, так что начать можно с того, чтобы разрушить сам костер. А кроме того, я уничтожу меллирон и Серебряный Лист. Надеюсь, этого окажется достаточно, и источник угаснет. Ну, или хотя бы ослабнет настолько, что перестанет представлять опасность.

— Ты НАДЕЕШЬСЯ?

— А ты что, ждал от меня гарантий?

— То есть мы должны отправиться в пасть к Тьме, имея только надежду и смутные догадки, что, может быть, что-то из этого сработает?

— Именно. И я не просил бы тебя, но если я окажусь там и Тьма снова меня позовет, то кто-то должен будет…

— Хорошо, — сказал Яннем.

И больше они об этом не говорили до самого Эрдамара.

…Оказалось довольно странно передвигаться тайком по собственному дворцу, в столице собственного королевства, но ни Яннему, ни Брайсу было не привыкать, в детстве они делали это сотни раз, и почти всегда вместе. Брайс использовал магию, чтобы отвлечь внимание стражи, так что никто не подозревал, что они вернулись. И если сгинут оба во Тьме, то никто об этом даже не узнает. Все решат, что и король, и его брат погибли в Эл-Северине во время беспорядков, связанных с внезапной смертью императора. Яннем считал, что так оно, в сущности, будет к лучшему.

Дверь, ведущая во Тьму, казалась совсем неприметной — чулан как чулан, сто раз мимо пройди, и даже внимания не обратишь. Брайс объяснил, что эта кажущаяся обыденность и неприметность являлись частью защиты, выстроенной вокруг источника его матерью. Яннем плохо знал Илиамэль, но никогда не сомневался в том, что она была первосортнейшей стервой. Впрочем, вслух при Брайсе он никогда бы этого ни сказал. Они не обсуждали друг с другом своих матерей и своих женщин. Должно ведь у каждого человека оставаться и что-то личное, правда?

Когда они вошли внутрь и дверь закрылась за ними, неестественно мягко, словно врастая в деревянный косяк, Яннем в первый раз ощутил это. Не холод, не угрозу, не страх, но тягучую, липкую пустоту. Как будто нечто бесплотное и незримое припало к его душе безгубым ртом и принялось неспешно высасывать жизнь и свет. Яннем остановился как вкопанный, ошеломленный этим ощущением — пока не сильным, совсем не болезненным, но настолько страшным и чуждым, что все его тело оцепенело в немом ужасе и протесте.