Анастасия Ликова - Волк в овечьей шкуре

— Даша, — спокойно ответила она и, продолжая лежать, изучающе посмотрела на меня.

Во время разговора я ощущал какой-то дискомфорт. Хотя я и прожил в этом теле несколько дней, но уже успел немного привыкнуть к физиологии.

Даша встала, обула туфли такие же, как на Марине и, к моему удивлению, вышла из комнаты.

— А что, дверь не запирают? — удивился я.

— Нет, можно выходить в туалет и в ванную. Да и вообще, в зал. А дальше все закрыто, — спокойно, как ничего вообще не произошло, ответила Марина. — Анджела, — она запнулась, — то есть Алина, ты не обращай внимание на Дашку, она сама ночами плачет. Хотя и хочет показать всем, что держится.

— Я понимаю. А когда тебя привезли? — поинтересовался я.

— Восьмого мая. Я пошла к подруге и даже не успела опомниться, как оказалась в машине. И все — очнулась тут.

— Ты, как я посмотрю, спокойная, не нервничаешь, да и страха в тебе нет, — поинтересовался я.

— Нет, ты не права. Я боюсь за маму, она себе места сейчас не находит. А я сама не имею права боятся, т. к. должна в любой ситуации быть сдержанной и спокойной. Нельзя показывать противнику, что тебе страшно. Я, как никак, дочь офицера ГРУ. И я уверена, что он меня найдет и вытащит. Они вдвоем с дядей Раулем…

Тут она запнулась и снова посмотрела на меня очень внимательно. Я моментально понял, с чем это связано. Я во сне часто называл позывной Рысь, а это и есть мой лучший друг Рауль. Она, не сводя с меня глаз, продолжила говорить, замедляя темп:

— Еще дядя Витя…

Мне не стоило труда сделать вид, что я не знаю их. Хотя, если я бредил во сне, то и позывной Вик тоже звучал, так же как и Паровоз, Крупа и многие другие. Среди них также мог быть и Медведь, который погиб. Я тогда был вместе с Мариной на его могиле и рассказывал про своих друзей. А Рауль и Витек часто бывали у нас в гостях…

Вообще, Марина росла, как пацан. Если я приезжал в Омск, то она от меня ни на шаг не отступала. Она вместе с нами была везде, где только можно было быть ребенку. В десять лет она уже стреляла с СВД и довольно неплохо, на ста метрах очков 90 из 100 выбивала.

Мне казалось, что я знаю свою дочь очень хорошо. Она мне даже рассказывала свои девичьи секреты. А как же обижалась ее подруга Ксюха, что я знаю больше, чем она! Сейчас я узнавал Марину совсем с другой стороны. Я старательно пытался не смотреть на ее обнаженное тело и, по возможности, отворачивался. Она и это заметила. У нее была очень развита рассудительность, хотя при мне она всегда стремилась быть послушной девочкой и полагалась на меня, зная, что я всегда что-нибудь придумаю и найду выход из сложившейся ситуации. Иногда она была просто капризной. А сейчас такой выдержке и вере в то, что отец ее вытащит, можно только позавидовать.

Марина тем временем продолжала:

— Они поставят всех на уши — и ментов, и блатных. И потом я не завидую тем, кто меня тронул. Ведь все они контуженые — спокойно закончила она, — им по барабану, одной смертью больше, одной меньше — уже разницы нет.

У меня от услышанного на глазах выступили слезы. Это были не женские слезы, а именно мужские. У меня в душе расцвело чувство гордости за своего ребенка. Я встал и на цыпочках подошел к ней, сел в кресло и, совершив еще одну ошибку, прижал ее к себе так, как это обычно делал. Как отец обнимает свою родную и любимую дочь. И молчал…

— Хватит обниматься! — фыркнула вернувшаяся Даша.

Я посмотрел в глаза Марины и, как прежде, увидел удивленный взгляд.

— Не волнуйся, — сквозь выступившие слезы произнесла она, — мой папа уже рядом, я его слышу, он вытащит нас, поверь.

«Да, дочка, знала бы ты, насколько он рядом, и как ему сейчас мешает этот гребаный ошейник. А то, что я вытащу тебя — тут ты права», — подумал я, а вслух произнес:

— Девчонки, а где тут туалет? И вообще, я хочу помыться. А кормить нас будут, или мы на диете?

Ошибок и проколов в общении с дочерью я допустил очень много. Она стала на меня смотреть не то, что удивленно, а с интересом и со страхом.

— Пойдем, я тебе покажу, но тебе надо одеться.

Только сейчас я обратил внимание на то, что я совершенно голый или, может быть, голая?

— Фррр…! — фыркнул с отвращением я.

Марина подошла к шкафу и достала оттуда такой же, как у нее, пояс и упаковку с чулками. Я обратил внимание, что у всех чулки были черного цвета.

— На, одевай, — подала она мне.

— А не могла бы ты мне помочь? У меня что-то с памятью… — соврал я, т. к. понятия не имел, где перед, а где зад и, вообще, как правильно их одевать.

Взглянув на упаковку, я сразу сообразил, но Марина уже пришла на помощь. Она быстро накинула мне на талию пояс и застегнула сзади крючки.

— Можно застегнуть спереди и просто их перекрутить. Это, конечно, еще проще, чем лифчик, — говоря это, она разорвала упаковку с чулками, быстро собрала чулок и подала мне. — Вот так, чтоб не порвать.

После также быстро справилась со вторым чулком. Подвязки я застегнул сам. Ума много не надо.

— Это и все? — вырвалось у меня.

— Да. Здесь можно ходить только так, а больше и ничего нет.

Я опять удивился выдержке Марины. Она в такой сложной ситуации могла сохранить твердость духа.

Когда я справился с чулками, она подала мне туфли. Это единственное, чему я был рад, т. к. ходить постоянно на цыпочках было тяжело, а на шпильке — даже облегчение. Но здесь шпилька была выше и тоньше. Через что только женщинам приходится пройти, чтобы нам, мужикам, понравиться! Вздохнув, я направился к выходу. Марина шла следом. Выйдя в просторный зал, я остановился. Здесь находились еще несколько девушек, одетые так же, как и мы, только цвета были разные. На нас сразу обратили внимание все присутствующие, особенно уставились на меня.

— Пойдем. Не обращай внимания, Ты же у нас пока одна знаменитость, — подтолкнула меня за локоть Марина.

Я не нашел, что ответить, кроме, как:

— Ты следующая, дорогая Селена.

Я не хотел язвить, но так вышло. И в этот момент я, вспомнив слова Юрича, похолодел. Имея привитую в учебке фотографическую память, перед глазами появился образ актрисы из детского сериала, который раньше смотрел мой сын, и еще несколько клипов я видел… На уме у меня было только одно: «Дорогая, любимая моя дочурка, я никому не позволю над тобой издеваться!».

Но я еще не видел себя. В данный момент я начал осознавать, что такое стечение обстоятельств дало возможность открыть второе дыхание. Марина в меня вдохнула новых сил, она ведь девушка, и даже на несколько месяцев старше меня настоящего. Она живет и радуется, и ей все равно, в чем ее заставляют ходить. Она верит, что тот, кто ее унизил, будет жестоко наказан. И поэтому не падает духом, а терпит и унижается. А я — именно тот, на кого она надеется и ждет — раскис.

Марина открыла дверь и пригласила в туалет. Вот, блин, опять меня охватила дрожь. Отец и дочь находятся голыми вместе в туалете. Меня вновь посетила мысль, что теперь придется пользоваться женским туалетом. Я почувствовал влагу в промежности и непонятные ощущения внизу живота. На несколько секунд я потерял реальность ощущений. Все внутри сопротивлялось и хотелось верить, что это плохой сон, и я сейчас проснусь. В чувство меня привела Марина. Прижав меня локтем за горло к стенке, она прошептала: