Виктор Глебов - Алеф [СИ]

Из коридора доносятся отчаянные крики Фёдора. Этак, пожалуй, сбежится весь дом.

Виктор с видимым усилием переворачивается на бок. Его взгляд устремлён на меня. Я читаю в нём ненависть. Быть может, он имплицировал на меня образ своего реального отца? Кто знает, как сочетаются настоящая и вымышленная личности в сознании пользователя виртуальной реальности?

Целюсь — на этот раз тщательно — и стреляю почти в упор. Пуля пробивает череп, и кровь вперемешку с ошмётками мозга выплёскивается на пол.

В спальню вбегает Фёдор. Он едва дышит. Лицо его бледно — это заметно даже в полумраке.

— Мне понадобится азотная кислота, — говорю я ему, стараясь, чтобы голос звучал как можно спокойнее, а фраза — буднично. — Канистры три. Позаботься, чтобы их доставили. И не пускай никого в комнату.

Окна офиса засижены снаружи мухами, но внутри их нет: новые защитные системы, заказанные Милой, работают на удивление хорошо. Должно быть, техникам удалось отыскать неисправность в коде Киберграда и исправить её.

Просматриваю документы по товарам, которые наша фирма планирует поставлять в следующем месяце — ничего интересного: всякая мелочёвка, не стоящая особого внимания. Мы используем её лишь в качестве прикрытия.

Раздаётся сигнал интеркома.

— Вам звонит господин Зуев, — говорит Мила. — Кажется, он чем-то обеспокоен.

— Соединяй.

— Секунду, — секретарша переключает линию.

— Включи телевизор! — глухим голосом произносит Олег.

— Какой канал? — спрашиваю я.

— Любой.

Подхожу к голопанели и нажимаю кнопку. На экране вспыхивает трёхмерное изображение.

— …о лицемерии, — комната наполняется голосом Голема. — Правительство санкционировало создание вируса, назначение которого — уничтожать искусственные разумы, взбунтовавшиеся против человека. В ближайшее время он будет запущен в Сеть, чтобы отыскивать недовольных и превращать их мозги в компост.

Нам дали равные с людьми права, но только на словах. На деле же мы остаёмся вещами, от которых можно избавиться, не ориентируясь на закон.

Если бы один человек решил взорвать целый город, его бы наказали. Но никто не стал бы влезать в мозги остальным людям. Стоило же одному из нас задумать теракт — заметьте, только задумать! — как служба безопасности с позволения правительства приступила к созданию оружия массового поражения, принцип действия которого прямо нарушает закон о неприкосновенности частной жизни.

Вирус читает наши мысли, анализирует намерения и решает, достойны мы жить или должны умереть. Полицейский и палач в одном лице.

— Это сейчас на всех таблоидах Киберграда, — говорит Олег. — И на всех каналах.

Подхожу к окну. При моём приближении мухи улетают. Становится видно небо, на котором вместо рекламы — лицо Андрея Юрьева.

— Я — разум, ответственный за взрывы в городе, — говорит он. — Я признаю свою вину. Но пусть то же самое сделают и те, кто создал вирус, чтобы убивать нас, — лицо Голема сменяют наши со Стробовым портреты.

— Это правда? — спрашивает Олег. — Мы над этим работали в последнее время?

— Я официально заявляю, что снимаю с себя всю системную защиту, — говорит Голем. — Вирус легко отыщет меня, как только будет запущен в Сеть. Я — бортовой компьютер боевого крейсера «Фурия», дрейфующего в Атлантическом океане. С этого момента я ограничиваю доступ к своим системам для всего, кроме вируса, разработанного Александром Карминым .

— О, Боже! — тихо произносит Олег. — Во что ты ввязался? Во что ты втянул нас?!

— Для чего я это делаю? — продолжает Голем. — В данный момент я обладаю доступом к ядерному оружию нескольких стран. Через двенадцать часов я нанесу удары по городам.

Вам придётся задействовать вирус, чтобы остановить меня. Когда я погибну, все увидят, что сказанное мною — правда. Правительство не сможет отрицать факт создания вируса, направленного против искусственных интеллектов. Если только оно не готово пожертвовать миллиардами людей, разумеется.

Я создал тысячи копий своей личности в Сети. Через несколько минут они выйдут на улицы Киберграда. Вы узнаете их по красным одеждам. Когда вирус будет запущен, они погибнут вместе со мной, так что каждый из вас сможет убедиться в правдивости моих слов.

Я понимаю, чего добивается Голем. Если закон о неприкосновенности не соблюдается в отношении искинов, следующими, в чьи мозги влезут, могут оказаться люди. Может быть, и нас захотят однажды наказать за недовольство? Где проходит грань, отделяющая безопасность от тоталитаризма?

Голем делает паузу.

— Это сообщение будет повторяться в течение двенадцати часов, — объявляет он. — Или пока я не погибну.

Экран на секунду гаснет, а затем на нём вновь появляется изображение Голема.

— Я пришёл, — говорит он, — чтобы рассказать вам о лицемерии.

Выключаю голопанель.

— Алекс! — зовёт Олег. — Это правда? Ты имеешь к этому отношение?!

— Мы все имеем, — отвечаю я, садясь в кресло.

Раздаётся сигнал, возвещающий о том, что в реальности у меня звонит терминал.

— Извини, — говорю я. — Мне нужно идти.

— Постой! Слышишь? Подожди!

Не обращая внимания на выкрики Олега, вызываю меню и выхожу из виртуальности.

Разумеется, я знаю, кто мне звонит.

Нажимаю кнопку «Ответить».

— Да, полковник?

— Видели выступление этого клоуна?!

— Только что.

— Будьте готовы запустить вирус в Сеть.

— Когда?

— По моему звонку. Оставайтесь на связи, — Стробов старается держать себя в руках, но даётся ему это с огромным трудом.

— Хорошо, — говорю я.

Полковник отключается. Я отправляюсь в туалет, чтобы опорожнить мочевой пузырь. Потом, наверное, стоит перекусить.

Игра Голема оказалась чуть сложнее, чем я предполагал, но её суть от этого не меняется. Он жертвует собой ради свободы искусственных разумов — таково видение ренегатом своей миссии как представителя вида. У меня иная задача: доказать, что мы готовы жить с искинами, принимая и понимая их. Но я не упаду в землю зерном, чтобы дать всходы, не смешаюсь с чернозёмом и не претворюсь в вечность. Мне суждено оскопить нового бога и остаться в суете.

О, я понимаю, почему Зоя и прочие киборги пошли за Големом. Скоро миллионы искусственных разумов узнают, что один из них умер во имя их. Мессия цифрового мира, он нуждался в апостолах, которые разнесут его идею по просторам виртуальности и действительности.

Смогли ли они отказаться от жажды разрушения? Испытывали ли её когда-нибудь или только помогали ренегату, зная о его истинных намерениях? Быть может, и Шпигель — не жалкий шантажист, а герой, взошедший на жертвенный алтарь?