Владимир Пекальчук - Жестко и быстро 2. Оккупация (СИ)

Я скрестил руки на груди.

— Так-так… И к чему ты клонишь?

— Вы не могли встречаться со своим учителем ни дома, ни в гостях у родни. Ваша школа была обычной — для дворян, но обычной — и после нее вас сразу везли домой. Вот три места, где вы бывали с четырех лет до пятнадцати. Нет-нет, я не намекаю, что вы самозванец, ваше мастерство говорит само за себя… Просто стало мне любопытно — а где же вы на самом деле изучали то, чему учите нас?

Вот же длинноухая зараза! И ведь отмечал я раньше, что она неглупа, но… Тантиэль ведет себя, как неудачница, говорит, как неудачница, и выглядит… ну точно не как мыслительница. Вот только за кукольной внешностью скрывалась до поры до времени весьма проницательная натура. Ведь докопалась же, одно спасение — что идея переселения душ из параллельного мира здесь никому в голову не приходит…

Пора уже, наконец, привыкнуть, что свартальвы — раса долгожителей, и Тантиэль хоть и выглядит моей ровесницей, но на деле ей может быть и тридцать, что вряд ли, и сотня, что гораздо вероятнее. Впрочем, игра равная: если просуммировать жизненный опыт мастера Куроно и Реджинальда, то получится, что и мне за сотню.

Я улыбаюсь, вначале едва заметно, но постепенно растягиваю рот в веселой улыбке:

— Просто между прочим, император Аквилонии тоже очень хотел это узнать. Не узнал. А теперь я спрошу: откуда у тебя вся эта информация?

— У нас очень даже неплохая агентура, в том числе и в Аквилонии.

Ну и как понимать этих свартальвов? Что ни день, то сюрприз. Ущербная единичка-неудачница, пария, неполноценная, самый-самый низ социальной лестницы, даже не низ, а дно — и у нее есть допуск к агентуре или разведданным?!

— У тебя есть допуск к данным разведки? — скептически спросил я.

— Не-а. Но у меня есть доступ к самой разведке, — Тантиэль сообщила мне это так, словно сказала, который час.

— У единички? — все еще не мог поверить я.

— Угу. Просто между прочим, работа на шифровально-дешифровальном посту скучна и бесперспективна, но в ней есть свои плюсы.

Ах вот оно что… Стоп. Если Тантиэль просто прочла содержание докладов, то значит, эти доклады уже есть у Альтинга и его сестры. Это уже очень дерьмово, но тогда Альтинг задал бы мне те же вопросы, что сейчас задала Тантиэль…

— Ты читаешь секретные доклады своих начальников?

— Это тоже, но в целом все чуть веселее. Я беру в штабе три депеши, шифрую, отдаю связисту… четыре. Потом получаю четыре шифровки в ответ, отношу в штаб то, что должна, а четвертую читаю сама.

— А ты рисковая — посылать свои запросы через голову командира… Помнится, К'арлинда за какую-то мелочь к сорока годам изгнания приговорили…

— Да нет, ничуть. Я посылаю свои запросы с самым низким приоритетом — «выполнять при отсутствии других задач». Вреда никакого. Даже если раскусят, максимум что мне грозит — это строгий выговор, да и то вряд ли. Личная инициатива у нас в почете… если не направлена против вышестоящего начальства. Да, кстати, если вдруг вы подумали о том, чтобы утащить меня в подвал и выпытать всю аквилонскую агентурную сеть при помощи различных механических и раскаленных приспособлений — увы, я шлю запросы координатору, который физически находится в Свартальвсхейме, и про саму агентуру как таковую знаю лишь то, что она в природе существует.

Да, была мысль, без пыточных инструментов, но была… Она меня что, насквозь видит?!

— Ну вот и про моего учителя ты тоже можешь знать, что он в природе существовал, — ухмыльнулся я в ответ, — но не более того, увы.

Свартальвы укатили, а я пошел к своей макиваре у пруда — надо и самому тренироваться.

Однако день выдался богатым на сюрпризы. После обеда ко мне пришли мои ученики — всех не уехавших из Гиаты я свел в одну группу, благо их на группу и осталось — и один из них, паренек по имени Григор, войдя и поклонившись, воспользовался тем, что пришел на минуту раньше других и подошел ко мне.

— Вам, господин Куроно, сто благодарностей передать велели.

— Кто и за что? — приподнял я бровь.

— Я не знаю, за что, но мне сказали — вы поймете.

Хм. Грегор — единичка в семье докеров, точнее, отец — старшина в бригаде докеров, мать — повариха в портовой столовой, из низов, в общем, люди небогатые, но приличные, и Грегор у меня на хорошем счету, не столько как ученик, сколько как человек. Но и свартальвы — народ коварный, подлости не чужд. Вполне могли надавить на кого-то из моих учеников и устроить провокацию… И если я скажу что-то типа «рад был помочь» — они сразу же поймут, что беглецу помог именно я. К слову, про беглеца я ничего не знаю, ему тогда сразу сказал, чтобы уносил ноги и мне ничего не говорил: меньше знаешь — меньше выдашь под пыткой, случись что.

Потому я неопределенно пожал плечами и философски изрек:

— Понятия не имею, о чем речь, но это не страшно. Если не знаешь, за что благодарят — не беда, беда — когда неизвестно за что проклинают.

Но если это не провокация… Надо думать, подполье начинает переходить к активным действиям. Давно пора.

Ближе к вечеру, уже после тренировки, снова появился Райзель. Я смотрел через открытую дверь на горы, вырисовывающиеся вдали на фоне намечающегося заката — и тут бац, прямо передо мною возникает из ниоткуда этот сукин сын. Только что его не было — и вот принесло его размазанной полосой.

— Надеюсь, теперь я более своевременно? — спросил он.

Я кивнул:

— Да, ты умеешь выбирать время: из трех твоих визитов два — как раз к чаю.

— Ну это на войне главное в деле особых подразделений — уметь появиться в нужном месте в нужный момент. Особенно к обеду или к чаю. Вот, держи, — и он протянул мне продолговатый предмет, похожий на снаряд малого калибра, завернутый в упаковочную бумагу.

— Что это?

— Вроде чая, только не чай, а то, что с Свартальвсхейме вместо него.

В бумаге я обнаружил металлический термос со странными рунами на боку.

— Только учти — это без сахара пьется. Если кинуть сахар — ближайшие три-четыре дня своей жизни ты проведешь, не слезая с ватерклозета.

— Почему? — удивился я.

— Ты меня спрашиваешь, почему сахар портит наш напиток?! Сахар ваш, человеческий, ко мне какие вопросы?

— Хм… Как он называется?

— Называй его альвовским чаем, да и все. В последний раз, когда люди пытались запомнить название, у шестерых закипел мозг, а у того уникума, который запомнил и попытался произнести — сломался язык.

Мы устроились за тем же столиком, что и в прошлый раз, Горди принесла салаты, закуски и нашу с ней гордость — свежеиспеченные такояки. Я ее научил запекать кусочки осьминога в тесте, а она освоила это дело так, что даже меня переплюнула, и ее такояки на вкус — не отличить от тех, которые пекутся на улицах Киото и Йокогамы. Вообще довольно странно, что портовый город, питающийся на тридцать процентов из моря — а если считать птицу, откормленную на отходах рыболовецкого промысла, то и все пятьдесят — не знает такой элементарной вещи, как осьминог в тесте… Надо будет подкинуть кому-то рецептик, пусть такояки станут нормой уличного общепита и здесь, и тогда Гиата будет напоминать мне Японию чуть больше…