Сурен Цормудян - Край земли. Затерянный рай

– Сколько у нас времени?

– Минут пятнадцать или двадцать, если повезет.

– Черт, – зажмурился Александр. – Так, Дементьев, тральщик вернулся?

Тот мотнул головой:

– Нет…

Цой хлопнул себя по лбу:

– Проклятье! Что же с ребятами будет?!

– Саня, если они далеко от берега, то цунами им не опасно. И ты извини, но тебе сейчас не о них думать надо, а о тех, кто на берегу.

– Чего встали! – заорал Александр на охранников. – Бегом начать оповещение жителей! Старостам улиц действовать по чрезвычайной инструкции!

– Есть!

– Дементьев, едем на завод. Я лично утоплю лодку!

– Саня, ты можешь не успеть уйти оттуда! – крикнули охранники.

– Значит, я останусь в ней.

– Что здесь было? – изумленно озирался Женя Горин. Свершилось, наконец, то, о чем он помышлял с самого детства, когда вдали виднелась эта большая гора с пологими склонами и плоской, будто срезанной ножом, вершиной. Спустя столько лет он все же оказался на вершине Столовой сопки. Вершина действительно представляла собой достаточно ровную поверхность и, как оказалось, когда-то была обитаемой. Здесь имелся комплекс полуразрушенных уже строений, много странных металлических конструкций и множество машин. В основном это были военные грузовики с кунгами и гусеничные тягачи. Все давно ржавое и заросшее кустарником и травой.

– Военная часть здесь была, – ответил Сапрыкин, присев на кусок поваленного временем и природой кирпичного забора. Забив трубку табаком, он закурил. – Здесь была радарная станция дальнего обнаружения и ракеты-перехватчики.

– Ракеты-перехватчики? – Горин взглянул на своего пожилого тезку. – Чего же они не перехватили тот заряд, который к нам прилетел?

– Физически не могли это сделать. Эту военную часть расформировали задолго до нашего апокалипсиса. Ну, сам подумай, зачем средства защиты для страны, политическое руководство которой отправляло своих детей учиться за границу, лечиться за границу, отдыхать за границу, жить за границу в роскошных домах, купленных за границей на деньги, которые можно сэкономить, сокращая силы обороны этой вот страны?

– Ненавижу, когда мою страну называют «этой», – поморщился Горин.

– Я тоже не люблю, Женька. Я просто акцентирую твое внимание на образе их мыслей.

– Это же предательство.

– Нет. Ну что ты, – усмехнулся Сапрыкин. – Это эффективным руководством называлось. Мы с тобой морские свинки. А они жирафы благородные. И, как пел Владимир Высоцкий в своей песне: «Жираф большой, ему видней». Это для простых людей всего мира война – ужас и страдания. Для сильных же мира сего война – что-то вроде игры в нарды. Или в шахматы. Подумаешь, какая-то сокращенная часть не перехватит ракету, которая убьет двести тысяч человек. Здесь их милых, лучезарных, розовощеких, избалованных сукиных детей не было.

Горин устало присел рядом и покачал головой:

– Так вот о чем шла речь в той бумаге.

– В какой бумаге?

– Недавно Никита нашел в подвалах Рыбачьего архивы. Приволок к нам. А Цой нашел там какой-то лист. И там говорилось, что возможно в случае войны предательство среди высшего руководства. И что кого-то надо было в этом случае ликвидировать.

– Протокол «О», – кивнул Сапрыкин.

Женя удивленно уставился на собеседника.

– Протокол «О»?! Откуда ты о нем знаешь?

– Учитывая, кем я был до войны, совсем не удивительно, что я знаю об этом документе. Удивительно, что вы о нем узнали. Протокол «О» означает «оккупация». Его, в тайне от других ведомств, разработала та контора, в которой я служил. Это, скорее всего, было результатом внутренней борьбы и конкуренции различных элитных кланов во власти. Соответственно, в случае угрозы оккупации нашего региона и очевидном потворствовании этому одного из элитных кланов был разработан некоторый порядок противодействий. Например, был составлен список людей, в который входили представители командного состава военно-морской базы, представители власти и еще ряд других местных деятелей, которых необходимо было зачистить. То есть – убить. Одним из исполнителей этого превентивного приговора должен был быть я, как профессиональный диверсант и ликвидатор. Вот откуда я знаю о протоколе «О». Я читал ту часть, которая касалась меня. И я ставил свою подпись о неразглашении. Но теперь-то уже все равно.

– А чего ты раньше нам об этом не рассказывал?

– Во-первых, я давал подписку о неразглашении. Бессрочная подписка, кстати. Во-вторых, зачем мне об этом рассказывать вам? Мы, если помнишь, были заняты истреблением банд. Ирония в том, что никто из этих выродков-бандитов в списке не состоял. Те, кто были в списках, сгинули в Рыбачьем и Петропавловске в один миг. Ну и, в-третьих, эта история очень не понравилась бы Андрею Жарову, я полагаю.

– Почему?

– Видишь ли… – Сапрыкин задумчиво пыхнул трубкой. – Его отец был в списке.

– Что? То есть как? – переволновался Горин. – Отец Андрея был в списке приговоренных к ликвидации?

– Совершенно верно.

– Но как?! Он что, предателем был?!

Евгений Анатольевич вздохнул, почесав бородку.

– Видишь ли, Женька, я хорошо знал Вячеслава Жарова. И он был, скажу без лишнего пафоса, кристально честным человеком. И он любил Россию. Причем не важно, царская ли это Россия, советская или постсоветская, с ее вороватыми элитами. Он любил свою страну такой, какая она есть. А за недостатки не питал ненависти, а переживал. Он любил Родину, как нормальный человек любит свою мать, даже если она болеет и не очень-то часто балует своего ребенка сладкими мармеладками. И если бы Родина попросила его отдать последнюю рубашку, он бы отдал. Конечно, он, наверное, задался бы вопросом, зачем огромной стране с самыми богатейшими залежами ресурсов понадобилась его рубашка. Он задался бы вопросом, почему Родина не просит рубашку у тех, кто живет в пятиэтажных особняках, построенных в заповедной зоне, и чьи дети катаются на позолоченных спортивных иномарках. Он задался бы вопросом, почему те люди, которые беззаветно преданы своей стране, как он, живут хуже, чем те, кто ее самым скотским образом ненавидит и даже не скрывает этого… Но рубашку последнюю он бы отдал.

– Тогда как, черт возьми, он оказался в том списке?!

– Понимаешь, тезка, эти списки составляли тоже люди. А все люди не лишены недостатков. Все, кроме меня, конечно же. Я не знаю, кто и как внес Вячеслава в этот список. Но могу лишь предполагать. Возможно, причиной была личная неприязнь. Может, он виды имел на его жену или старшую сестру Андрея, а отец был помехой. Кто теперь разберет? Да и, в конце концов, кто сказал, что все те люди, что работали над составлением протокола «О», были хорошими парнями? Весь тот мир был так по-скотски устроен, что лично меня это не удивляет. Именно по этой причине не было, нет и не будет у меня никаких душераздирающих стенаний по тому миру. Туда ему и дорога.