Игорь Минаков - Русская фантастика – 2018. Том 1 [сборник]

– Потому что все ценят память предков. И чтут ее. Это единственное, что роднит все наши народы. Только это. Что же до остального… Эльфийка сказала, что в нас тоже есть благородство души. И тут она права. Вождь бутуру сказал, что гномам, как и звероящерам, ведома доблесть. И тут он не ошибся. Ну а люди – люди как никто знают, что такое алчность. Да и мы, положа руку на сердце, это знаем. Потому все они и остались довольны. Каждый воображал, будто понял гномов, если нашел что-то, чем мы на них похожи.

Мастер замолчал. Взял свою котомку, раскрыл ее и достал оттуда маленький кожаный мешочек. Кирри никогда этого мешочка раньше не видел.

– Они решили, будто поняли гномов, – повторил Тэйрин. – Будто знают нас. А раз так, то имеют право нас презирать. Но они знают не все. Они не знают самого главного.

Он перевернул мешочек над костром. В огонь тонкой струйкой посыпался какой-то порошок, от чего пламя вдруг вспыхнуло ярче, а затем стало лиловым. Кирри невольно отпрянул и в изумлении обернулся к Тэйрину.

– Мастер, что вы делаете? Что это?

– Мастер… – проговорил Тэйрин, все так же глядя в пламя, теперь уже не красное, а пурпурное. – Да, я мастер. Это они тоже обо мне знают. Гномы – мастера своего дела. За что ни возьмемся, какое ремесло ни изберем, все нам дается легко. Я избрал костяное ремесло. Не по своему выбору – этим занимался мой отец, мой дед и дед моего деда. Но я сызмальства знал, что никогда мне не достичь высот моего отца, великого Заркина. Не дали мне боги и половины его таланта… даже осьмушки не дали.

Он говорил медленно, словно бы про себя. Кирри смотрел на него широко распахнутыми глазами. Он провел в подмастерьях у Тэйрина десять лет и ни разу не слышал, чтобы он так говорил. Ни разу не видел у мастера такой страстный и в то же время совершенно непроницаемый взгляд.

Кирри вдруг стало страшно.

– Но не смел я нарушить вековых традиций, предначертавших каждому его семейное ремесло. Костяных дел мастер – так костяных дел мастер. А то, к чему у меня на самом деле лежит душа… Что ж, на это пришлось выделять свободное время. Которого никогда не бывало много. Потому это – так, не более чем увлечение. И мне всегда приходилось скрывать его. Ведь наш народ не одобряет занятия черной магией. Как, впрочем, и все остальные народы.

– Черной магией? – прошептал Кирри.

– Конечно. А ты ничего не замечал все эти годы, верно? Я был очень осторожен. Ты правда думал, что я проделаю весь этот путь, только чтоб вернуть на родину кости убийц? Что я почту их память после того, как они резали, жгли, калечили наш народ? Нет. Нет, Кирри, нет.

– Так вы не давали никакого обета… и ваш отец…

– Мой отец был алчен. Как и все гномы. Только и всего. Прости, Кирри, – сказал Тэйрин и, обнажив кинжал, который всегда носил у бедра, одним движением перерезал Кирри горло.

Кирри моргнул. Булькнул. И умер, не успев почувствовав боли – но сполна ощутив безграничное изумление.

Мастер Тэйрин, сын великого Заркина, поддержал тело своего подмастерья, не дав ему рухнуть в костер. Развернул еще теплый труп так, чтобы кровь, обильно хлещущая из горла, полилась прямо в огонь. Вкусив свежей крови, пурпурное пламя взвилось выше, переливаясь синим, зеленым, белым, золотым. Крепко обнимая труп подмастерья, Тэйрин начал читать заклинание. Это была очень древняя, очень темная магия, завязанная на крови. Гномы почти всегда проигрывали войны – а войны случались часто, потому что другие народы, презирая гномов, всегда хотели что-то у них отобрать. Гномы не были великими воинами. Но они были великими мастерами. Хотя и не всякий из них мог предаваться своему любимому делу открыто.

Гном Тэйрин читал заклинание над колдовским огнем, а вдали от него, внимая древнему призыву, оживали кости.

Вот подсвечник в доме эльфийки Аскандриэль медленно наклоняется – и роняет вставленную в него поминальную свечу на пол. Огонь охватывает дорогие ковры, лижет зеркальный пол, перебрасывается на парчовые занавеси – и вскоре весь огромный эльфийский дворец поглощает пламя.

Вот копье, висящее в шатре звероящера Зайритага, отделяется от стены, разворачивается острием вперед – и вонзается в горло спящего вождя.

Вот чаша, стоящая на каминной полке в спальне лорда Годфри, отделяется от доски и парит. Глаза черепа вспыхивают пурпурным светом, он щелкает зубами и стрелой летит на брачное ложе, где, разбуженная дурным предчувствием, визжит обезумевшая от страха леди Жоржина. Но тщетны ее крики. Никто не поможет.

Несподручно гномам заниматься магией – но от гномьей магии нет спасенья.

Тэйрин смотрит, как умирают потомки мучителей его народа, как корчатся в агонии наследники палачей. И улыбается. Он смотрит долго; потом, когда костер начинает затухать, бережно кладет тело Кирри наземь и закрывает ему глаза. Быть подмастерьем некроманта – тяжкое бремя. Но никто не выбирает свою судьбу. Тэйрин тоже не выбирал свою. Он – костяных дел мастер. Тэйрин-маг закончил свое первое, главное и единственное дело. Теперь он вернется домой и вновь примется за старое ремесло, прозябая в тени своего великого отца. И лишь иногда, может быть, смешает и высыплет в огонь немного порошка, натолченного из сухих костей…

Лишь иногда. Ведь это не более чем увлечение.

Ах, если бы деревья могли мурлыкать от удовольствия! Неяркие, но еще теплые лучи осеннего солнца заливают опушку, листья кажутся золотыми. Где-то вдалеке слышится будто стук копыт, словно невидимая кавалькада несется через лес. Это перестукиваются дятлы. Неслышно крадусь на звук, наступаю на ветку, пугаюсь хруста и прячусь за стволом широкой сосны. Авось не заметит. Дятел замирает на миг, но снова начинает стучать. У меня достаточно зоркие глаза, чтобы искать грибы, но я недостаточно остроглаз для охоты на птиц. Но я вижу, как на вершине сухой тощей сосны мелькает черный хвост. Стук раздается оттуда. Сейчас я обойду сосну по кругу и наконец увижу пеструю шапочку. Опускаю глаза к земле, чтобы видеть, куда ступаю, моргаю… Стук прекращается… Черный хвост исчезает, словно и не было его. Отец фыркает, как лошадь. Не поднимая глаз, я рассматриваю его сапоги, жду.

– В другой раз, – обещает отец.

Я осмеливаюсь посмотреть ему в лицо. Морщинки в уголках улыбающихся глаз над широкими скулами – единственный признак возраста. Мой отец, князь Дмитрий из рода Друцких, правитель Велижский, берет меня за руку, как маленького, и мы углубляемся в лес. На отце темный охотничий костюм, ткань добротная, выделана тонко. Его мягкие кожаные сапоги ступают бесшумно.

Я самый младший в семье, Юрий Дмитриевич Друцкий. Род наш многочисленный, старшие князья владеют богатыми землями южнее, близ Днепра и Березины. Мой отец тоже был самым младшим, вот ему и достался в удел болотистый край на Севере, в верховьях Двины. Мне четырнадцать лет.