Роман Глушков - Эпоха стального креста

Слегка портил мне прощание с белым светом переломанный нос, ставший теперь фиолетовым и распухшим настолько, что при желании его можно было потрогать нижней губой. Виновник сего членовредительства возвышался неподалеку. Весь облик гиганта невольно наводил на мысли о том, что, окажись этот зверь на месте своего тупого древнегреческого тезки да столкнись вместо него с блудным царем маленькой Итаки, то «Одиссея» Гомера получилась бы в три раза короче и не с таким жизнеутверждающим финалом.

Сам же Мясник прохаживался передо мной, заложив пальцы за ремень, и, раз за разом заслоняя от меня вожделенное солнце, излучал удовольствие от проделанной работы. Да и как было не радоваться – отступник вновь угодил в его руки живым и готовым упасть в гостеприимные объятия ордена Инквизиции.

– ...А ведь когда-то ты именовался гордо – Стрелок! А теперь? Бегущий Мертвец! И тебе самому не противно? – укорял меня мистер Уильямс тоном сердитого родителя, застукавшего своего отпрыска подсматривающим в окна женской бани. – Кстати, скажи спасибо за это имя тем четырем кабальерос. Это они окрестили тебя так, поскольку ни на грамм не сомневались, что рано или поздно я схвачу убийцу их командира...

Четверо бойцов – все, что осталось от некогда грозного отряда Карлоса Гонсалеса, – сбились в кучу и исподлобья глядели на меня. Будь их воля, они немедля выпустили бы мне кишки, однако незыблемый авторитет главнокомандующего охлаждал пыл горячих «пикадоров» не менее горячего при жизни Матадора. Теперь же сарагосец являл собой холодный и изрешеченный моими пулями труп, за что очень скоро мне также предстояло отвечать.

С момента появления последних «сант-роверов», принадлежащих, как выяснилось, Прибалтийскому отряду, прибыл еще только один – как раз именно с этими вышеупомянутыми «кабальерос». Но со слов Бернарда я понял, что тот намерен дождаться всю свою многочисленную команду, выстроить ее, гордо продемонстрировать лично устраненную причину для беспокойства, а затем, выразив всем глубокую благодарность, разъехаться по местам постоянной дислокации.

– Ну что, предатель, – поглядывая на окружавших его бойцов, продолжал глумиться Мясник, – может, расскажешь бывшим братьям о том, как такой отличный командир отряда выродился в столь мерзкое богоненавистническое чудовище? Поведай-ка нам, как Иуда промыл тебе мозги и, притворившись, что умирает, вынудил принять у него исповедь, тем самым скрепив договор между тобой и Дьяволом. Как ты помог покончить ему жизнь самоубийством, заставив сымитировать нападение на магистра Аврелия. Как поддался чарам рыжей ведьмы, по ее наущению прикончил брата Карлоса и его бойцов, после чего сбежал вместе с ней и Иудиными выродками...

При этих словах главнокомандующего «осколки» Пятого отряда загалдели и замахали руками, но тут же примолкли, встретив недовольный взгляд моего «проповедника».

– И в довершение ко всему ты – еретик и Каиново отродье – не без помощи той же ведьмы умудрился совратить четверых бойцов вверенного тебе подразделения, посеяв в их душах греховные семена неповиновения! – сказав это, Мясник сделал паузу, давая братьям переварить услышанное, а затем вновь продолжил: – Но видишь, как все обернулось: ведьма сбежала к русским – впрочем, там ей и место, у безбожников! – а тебя бросила как картофельную шелуху... Вот так, мистер Хенриксон, бывает с каждым, кто отвергает строгие, но непоколебимые чертоги Создателя в обмен на безбрежные, но призрачные алмазные россыпи Преисподней!

Я благоразумно молчал, опасаясь, что брякну что-нибудь не в струю и получу по больному носу, тем самым испортив себе любование дивной красоты пейзажем: зеленовато-прозрачная водная гладь северного кратера в обрамлении покрытого лесистыми холмами левого берега святоевропейского и теряющегося в туманной дымке правого – российского. А поверх всего этого купол безоблачного голубого осеннего неба...

И все же, несмотря на все усилия, моя ироничная натура не выдержала:

– Истинно так, мистер Уильямс! Все до последнего вашего слова – истинно! – глядя сквозь Мясника на озаряемые полуденным солнцем просторы, пробубнил я неродным из-за перебитого носа голосом. – Но та часть, где я науськиваю Иуду на убийство Аврелия, бесспорно, истеннее всех остальных!

Мясник пристально посмотрел на меня и незаметно – одними краями губ – улыбнулся. Мы-то с ним сейчас прекрасно понимали друг друга: я знал, что он лжет, и он знал, что я знаю это. Но другие братья, разумеется, верили официальной версии событий, а потому главнокомандующий как бы по-хорошему (пока по-хорошему!) просил меня не выдавать нашей общей тайны. «Молчи и не перебивай, а иначе!..» – означала эта многозначительная улыбка Бернарда.

Я тоже улыбнулся ему в ответ и великодушно примолк, но не ради нашей старой дружбы, а ради своей шкуры, после вновь обратился к созерцанию красот природы.

– Это хорошо, что ты согласен со мной, – двусмысленно проговорил Бернард, все еще не сводя с меня цепкого взгляда. – Это хорошо... Тем самым ты облегчаешь свою участь. Хоть ненамного, но облегчаешь...

Возле стены главной казармы прибалтийцы опустили вынесенные оттуда два мертвых тела. Одно принадлежало Вацлаву, погибшему, как он и пожелал – с оружием в руках. Вторым был проигравший свой последний поединок Саймон. Отсутствие среди убитых магистра Конрада говорило о том, что коротышка либо где-то схоронился, либо под прикрытием неровностей рельефа слинял-таки на манивший его последнее время восток. Однако тот факт, что Конрад не вышел на контакт с Бернардом, являлся убедительным доказательством искренности его намерений порвать с орденом Инквизиции.

Я рассеянно наблюдал, как чайки охотятся за рыбой, совершая над водой невероятные кульбиты, когда вдруг почувствовал охватившее мою стражу оживление.

– Нет, ну сегодня на редкость удачный день! – промолвил Мясник, осматривающий до этого тела моих бойцов. – Сначала Господь прояснил мне рассудок, не дав купиться на уловку Бегущего Мертвеца, затем подарил мне его самого, а теперь – на сладкое – подбросил еще парочку незаплесневелых отступнических экземпляров! Прямо не знаю, как его и отблагодарить!..

– Поцелуй меня в задницу, он посмеется, и вы будете квиты! – раздался за моей спиной голос, услыхав который я едва не завопил от радости, хотя в нашем положении радоваться тому, что жив, было попросту глупо...

Михаила бросили на асфальт чуть поодаль от меня. На колени его ставить не попытались, да это бы и не получилось – одна нога у русского была вывернута в области голени неестественным образом, что явно указывало на тяжелейший перелом. Едва только Михаил очутился на земле, как сразу взвыл от нечеловеческой боли, поскольку любое перемещение для него сейчас было сопряжено с адскими страданиями.