Петр Заспа - Арктика-2020

Николаев с трудом дождался, когда тягач закатит истребитель на место стоянки и, открыв фонарь, нетерпеливо спустился по трапу, спрыгнув с последних ступеней на бетон. Ему много чего хотелось сказать Кириллу. Недосказанность и чувство вины за показную брезгливость повисло тяжёлым бременем, которое обязательно требовалось стереть. Хотя бы в дань старой дружбе. Чтобы как прежде – рассекая ладонями воздух, имитируя прошедший полёт только им двоим понятными жестами, вновь пережить всё то, что было час назад в небе. И поделиться как раньше, когда ещё разгорячённые учебным боем, они увлечённо разбирали каждое мгновение полётного задания, позабыв о времени и о наблюдавших за ними техниках.

Сергей торопливо поблагодарил техников за отлично отработавший самолёт и выбежал из капонира. Но Катков уже ушёл.

Розовая чайка покружилась над головой, а затем бесстрашно плюхнулась в пяти шагах на краю лужи, презрительно скосив на Кирилла лиловым глазом. Пережившие короткую оттепель грязные сугробы, будто мерзкие болотные кочки на трясине, чередуясь с лишайником и гранитными осколками, усеяли тундру, куда ни кинь взгляд. Мрачно, уныло и тяжело. Точно так, как у него на душе. Красноречивый фон к пьесе, поставленной самой жизнью с не менее красноречивым названием: было бы на чём, давно бы удавился! Недалеко, меж сугробов, за ним наблюдал песец. В такой же, как и сугробы, до неприличия грязной шубе с клочками вылинявшей шерсти. Смотрел, не мигая, отслеживая каждый шаг, но в тоже время и не думая прятаться или хотя бы изобразить обязательный испуг.

– Даже ты меня презираешь, – мрачно вздохнул Кирилл. – Я ничтожество, которое недостойно уважения даже в глазах облезлой твари!

Он достал из кармана бутылку и безжалостно влил в себя остатки разбавленной мерзости. Зачерпнул серый, насквозь пропитанный песчаными крошками снег, забил рот, а затем снова побрёл в гарнизон. Потеряв ощущение времени, рухнул под стену первого попавшегося дома и отключился, так и не сумев понять – уснул он или всего лишь ненадолго забылся. Потом поднял тяжёлый взгляд в небо. Развернувшееся на запад солнце подсказывало, что уже близится полночь. В выпуклых окнах жилых боксов то тут, то там закрывались защитные жалюзи, создающие в комнатах иллюзию ночи. Катков прошёл гарнизон насквозь один раз, второй, споткнувшись, плюхнулся в грязь, а затем остановился рядом с домом, стоявшим особняком и ближе других к штабному корпусу. Здесь жил Бриткин. Служа подчинённым примером, командир полка строго соблюдал режим, а потому давно спал, не оставив солнечным лучам ни одного открытого окна.

Кирилл долго смотрел на закрытую дверь мутным взглядом, а затем, схватившись за поручни, нетвёрдо поднялся по ступеням.

– Выходи! – дёрнул он за ручку. – Выходи, поговорим как мужик с мужиком!

Дальше в ход пошёл тяжёлый лётный ботинок, и дверь жалобно ухнула, задрожав на хлипких петлях и оглашая тишину барабанным боем. Представляя, словно перед ним не дверь, а сам Бриткин, Катков не жалел ни ног, ни рук. Затем он нащупал пустую бутылку, всё ещё оттопыривающую карман, и запустил в окно.

– Выходи, урод! Я тебе твои письма в пасть затолкаю!

В разжавшиеся жалюзи мелькнуло перекошенное лицо командира полка, а затем Кирилл услышал, как тот теребит телефон.

– Комендант, комендант, срочно патруль к моему дому! Срочно!

6 июля 2020 г. Аэродром Нагурское, остров Земля Александры.

Если наступил особенный день, то и встречать его нужно как-то по-особенному. Кирилл уже знал, что на Нагурское летит транспортник Ан-72, а значит, этот самый день наконец-то пришел, и с плеч будто рухнула гора. Даже свет в щель окна заползал как-то светло и торжественно. После слившихся в одну мутную череду беспробудных серых будней, насквозь пропитанных пьяным угаром, он продолжительно и с удовольствием тщательно брился. Надолго занял дефицитное время в душевой кабинке, которых в их жилом блоке было всего лишь три. Первым оккупировал бытовую комнату, ловко орудуя гладильным аппаратом. Несмотря на то, что его жена давно улетела на Большую землю, он по старинке жил вместе с семейными. Затем, фыркая и насвистывая, вышел на общую кухню, где наткнулся на склонившуюся над плитой жену Саши Ковалёва. Раньше дружили семьями.

– Маринка, привет! – улыбнулся Кирилл.

– Привет, – посмотрела она на него с подозрением. – Глазам не верю! Неужели ты трезвый?

– Да вот… как видишь.

– Я уже отвыкла, что вместо перегара от тебя может нести одеколоном. С чего вдруг?

– День сегодня особенный.

– А-а-а… – протянула она с пониманием. – Слыхала, что улетаешь.

И снова уткнулась в кастрюлю.

Кирилл неуклюже помолчал, переминаясь с ноги на ногу. Разговор завяз, так и не начавшись, и, вздохнув, он нехотя обронил:

– Привет Сане.

– Угу, – в ответ, даже не подняв головы.

– Где он? Хотел бы попрощаться.

– Ушёл уже… я ему передам.

Кирилл посмотрел на часы – врёт, до построения ещё целый час, но обижаться на Маринку не стал.

Жилой бокс постепенно просыпался, затрезвонив будильником за одной дверью, заговорив голосом телевизионного диктора за другой, грохнув музыкальным центром за третьей. Открылась ещё одна комната, и показался Дима Котов – хороший парень и когда-то даже неплохой товарищ. Но сейчас Дима поспешил исчезнуть, сделав вид, что ещё не совсем проснулся и не заметил Кирилла. Что ж, на него он тоже не обиделся. Он изгой, и попрощаются с ним, как с изгоем – в лучшем случае молчанием в спину.

А разве так относятся к человеку, улетающему на Большую землю? Нет, совсем не так. Вокруг такого счастливчика сразу же возникает суматоха. Его заваливают просьбами с заказами, суют по карманам записки с деньгами, на обратном пути умоляют захватить от родственников письма с посылками. По-дружески, подхватив под локоть, уговаривают не забыть привезти ребёнку игрушку, жене последние модные журналы, себе новую катушку на удилище. А ещё свежие фрукты, лекарство для кота, и неплохо бы литрушку пива, чтобы хотя бы вспомнить его вкус.

Но Кирилла заказами никто не донимал. А всё потому, что полёт у него был в один конец. Без возврата. Навсегда покидая этот суровый ледяной мир. Ступил он на него лейтенантом, полным надежд и рвений, а покидает гражданским, сломленным и раздавленным. Таким его здесь и запомнят. С армии его уволили с позорной формулировкой – за дискредитацию воинского звания. За всю историю полка такое здесь было впервые, и тут уж не надейся, что тебя кто-то вспомнит добрым словом.

Кирилл ни на кого зла не держал. Таинственная блуждающая улыбка не сошла с его лица даже тогда, когда не заметили его протянутую для прощания руку. Всё это пустое и ничего не стоящее. Имеет значение лишь то, что этот день наступил. День, к которому он так долго готовился.