Васся Вассин - Волшебный стрелок

Вокруг была темнота и легкий ветерок, вдруг что-то прыгнуло ему на живот со всего маха.

– Андрей, ты что дрыхнешь, вставай соня, угли уже совсем прогорели, и я сама дожарила кролика!

Его начали с визгом щекотать по подмышкам, парень дернулся со смехом вырываясь, и спихнул с лица старую соломенную шляпу, под которой заснул. Травинка, оставленная во рту, упала на его голое плечо, сам он был сейчас в одних штанах, ведь перед тем как лечь, куртку подложил на землю.

Аришка седела на нем верхом, забравшись с ногами, ее сбитые коленки упирались в его слабую грудь, прямо напротив подбородка. Наконец она освободила старшего брата, и вволю поиздевавшись над ним, слезла с него. Задорная девочка, с обгоревшим на солнце носом, весело смотрела на Андрея, словно и не умерла пять лет назад. На вид ей было лет десять.

– Что случилось?

– Ничего, ты дрых как кабан, и даже захрапел, мне пришлось тебя разбудить! Пить хочешь?

Она протягивала ему большой сочный апельсин, так по-настоящему источающий аромат, как мог пахнуть только апельсин с его родного Булыжника, Андрей взял плод и вгрызся зубами в брызгающуюся кожуру, машинально начиная его чистить. Он посмотрел по сторонам. Аришка резво склонилась над прогоревшим костром и переворачивала на прутиках разделанную тушку молодого кролика, на земле валялась куртка из комплекта работника фермы, которую Гарс отдал сыну и который очень ей дорожил, рядом лежала его праща. Самодельная праща из которой он охотился на непуганых птиц и кроликов.

Он перевел взгляд на руку, его здоровую молодую руку! Она была непривычно тонкой и слабой, как в детстве, но это явно был не протез. Голова резко поднялась вверх, рассматривая небо. Родное солнце привычно грело над головой, а две луны в положенном им месте отражали ее свет, каждая своим особым оттенком цвета.

– Что ты уставился как луны не видел? Садись, давай уже перекусим! Они сели на корточки возле догорающих углей, Аришка выставила ноги набок, брат отметил, что ее шлепанцы из толстого пористого пластика стоптались набок, и ей неудобно в них ходить. Да и швы на союзках уже частично надорвались так, что грязные пальцы ног вылазили немного вперед подошвы. И этот розовый сарафан с былыми горошинками, его же мать уже разорвала на тряпки, когда Аришка выросла из него до такой степени, что он ели прикрывал ее задницу. Но сейчас все нормально, значит это произойдет позже.

– Возьми, только осторожно, мясо еще горячее!

Он отломил и протянул ей кусок кролика, любуясь на то, как аппетитно ест его младшая сестренка. Дивный сон, как же не охота просыпаться. Если бы не отозвавшийся интерфейс и список разученных баз с иконками новых способностей управления мирозданием, настроение вообще было бы чудесным…

Пока никогда не существовавшая вселенная гибла в муках апокалипсиса, ее отдаленные уголки продолжали жить, не замечая происходящего. Бесплодные пустыни безымянных планет, бездонные прорвы космических аномалий, лишенные разума обитатели неизведанных миров…

Один из скользких заднежаберых моллюсков с огромными усилиями и трудом вылез из морских вод на пустынный пляж, и поднял вверх ложноножку со своим единственным мутным как дымное стекло глазом, любуясь дивным закатом, он был первопроходцем, вышедшим на сушу и являлся в эту минуту единственным зрителем всей этой красоты на планете, лишенной разумной жизни. По неписанным правилам все части вымышленного мира не гибли одновременно, вначале такую скорбную судьбу разделили там, где было больше всего разумных, ведь для имитации их жизнедеятельности требовалось больше всего усилий и ресурсов. Одной из первых погибла Столица, вместе со всеми ее обитателями, потом пришел черед других густонаселенных окраин. В последнюю очередь в небытие растворялись малообжитые сектора, которые порой и не замечали надвигавшегося бедствия. К крайними в очереди смерть и разрушение приходили к тем, кто обладал хотя бы крохой разума.

Так было угодно судьбе, что из числа оставшихся наш доблестный заднежаберыный моллюск и пионер суши на безымянной планете погиб первым, все таки ему хватило трех извилин в мягких мозгах, чтобы оценить свой успех, и насладится чудесным видом окрестностей. И лишь вторым после него в очереди, смерть пришла к mplq.

Проснулся хозяин-затек в непроглядном сумраке и на чем-то жестком под восхитительной ярости бравурную музыку марша, в довершении всего жесткая лавка под ним качнулась в бок, и он упал на холодный пол. Можно сказать, что находился mplq клетке, или одиночной камере тюрьмы самого строгого режима, где даже своих надсмотрщиков нельзя было увидеть. Это было так, действительно, за ним никто уже не присматривал, и находился он в небольшом железном ангаре на правах узника. Узника, который никаким образом не может покинуть своего узилища.

На стене, за бронированным стеклом высветилась в который раз одна и та же картинка. Его самодовольная супруга, теперь уже бывшая супруга, желала ему доброго утра, и напоминала о том, почему он здесь оказался. Оказался он здесь не случайно, до такой жизни его довел длинный язык, и не умение держать его за зубами в нужную минуту. В тот вечер mplq немного выпил на свадьбе двоюродной сестры своей благоверной, и очень неудачно произнес тост в честь невесты. Про саму невесту он не сказал ничего плохого, наоборот пожелал оставаться как можно дольше такой же красивой, стройной и аппетитной как сейчас, и не превращаться в такую жену, какая есть у него. При этих словах он дурно рассмеялся, довольный своей шуткой, и с кривой рожей посмотрел на своего «бегемотика». За столом наступила гробовая тишина, «бегемотик» шутки не понял, а когда гости прыснули от смеха, то и вообще резко для своих габаритов выскочил из-за стола. Хозяин – зятек, несмотря на легкое опьянение быстро понял, что только что сделал, и опрометью бросился следом. Извиняясь и прося прощение на ходу, под еще больший смех зрителей. Но слово не воробей, выпустишь – назад не поймаешь. Обманутая в лучших чувствах супруга была в такой ярости и кипела таким праведным гневом, что отец не смог долго противится ее требовательному голосу. Он быстро сдался и дал команду начальнику своей охраны сделать все так, как скажет ему дочка, лишь бы она скорее успокоилась.

Вот таким образом уже пару месяцев назад он оказался здесь, голым в железном ящике два на три метра, с низким потолком, из-за которого он не мог полностью расправить спину, лежанкой, автоматически откидывающейся лишь на шесть часов ночью, хромированной раковиной с протухшей водой, и таким же блестящим унитазом с поломанным сливом, из-за которого в его «номере» стоял смрад, который он впрочем уже и не замечал. Толстые бронированные стены заглушали связь, он не мог никого позвать на помощь, или даже просто воспользоваться подключением к сети. По началу он пытался буянить, стучать кулаком в матовую поверхность двери, в надежде обратить на себя внимание и позвать охрану, но разбив все руки в кровь быстро понял, что это абсолютно бесполезно. Затворник молил о пощаде и просил его выпустить от сюда, думая, что за ним следят через видеокамеру, и рано или поздно выпустят на свободу, но на его искренние слезы прощения ответа не было, как и никакой реакции. Наконец он понял, что уже никогда не выйдет отсюда, ему суждено умереть тут, без всякой надежды на спасение.