Дмитрий Гарин - Время орка

Закинув дрова в поленницу за домом, Эдуард поставил на колоду новую чурку. После душных тоннелей ему очень нравилось работать на свежем воздухе.

Несмотря на холод, на нём была лишь лёгкая рубаха и тонкие льняные штаны. Энергичная работа не давала телу замёрзнуть.

Здесь, на востоке, была его родина. Зима в Просторе часто случалась снежная, но редко пугала жителей злой стужей. Горы были близко, однако тёплые ветра, дующие со стороны Сыпучего моря, не давали морозу крепчать и набирать силу.

С тех пор как их с Ярви приютила хозяйка усадьбы, прошло уже две недели. Состояние Трёхпалого было тяжёлым, но постельный режим и внимательный уход вырвали его из цепких лап смерти. Впрочем, вор всё ещё был слишком слаб, чтобы покинуть этот дом.

Закончив работу, Эдуард пошёл к колодцу, чтобы умыться. Время обеда приближалось, а леди Катарина не любила, чтобы к столу опаздывали. Несмотря на протесты с её стороны, он уважительно звал свою спасительницу леди Олдри. Когда она спросила, как его имя, Эдуард, памятуя о совете Ярви, назвался Фредериком Моро. Так звали его учителя танцев, когда он ещё жил в Дубовом чертоге. Ему было трудно врать ей, но юноша не хотел накликать беду ни на себя, ни на своих спасителей, произнеся вслух своё истинное имя.

Совесть уколола Эдуарда за то, что он сразу не понял, чей дом был перед ним. В конце концов, Простор, которым некогда правил отец, включал в себя всего семь владений. Удел Олдри был самым отдалённым и незначительным из них, но всё же сын хранителя Востока обязан был сразу узнать его хозяев.

Вытащив из тёмных недр колодца ведро студёной воды, он дождался, когда её волнистая поверхность успокоится. С холодной глади на него смотрело хмурое лицо человека, возраст которого с трудом поддавался определению.

Эдуард надеялся, что, отмыв грязь и сбрив заросли свалявшихся волос, он вернёт себе прежний облик, но этого не случилось. Здоровый цвет потемневшей на мягком восточном солнце кожи сменила болезненная бледность, разбавленная лёгким морозным румянцем. Пухлость и мягкость молодых черт уступили место зрелой жёсткости. Кое-где лицо тронули морщины.

Рука непроизвольно коснулась белого шрама на лице. Одна часть рубца рассекла бровь. Вторая продолжалась ниже, спускаясь по щеке бледной молнией. Когда юноша только-только оказался на каторге, один из надсмотрщиков от души угостил его кнутом за строптивость. Шрам стал вечным напоминанием о боли и унижении.

Набрав в руки холодной воды, Эдуард старательно умылся, словно пытаясь соскоблить с себя следы позорного прошлого. Однако и шрам, и угрюмое лицо каторжанина остались на своих местах. Кроме того, его узловатое мускулистое тело украшали и другие рубцы, особенно белёсые кольца, оставленные стальными кандалами на запястьях и щиколотках.

Закончив с умыванием, он направился в дом. На балконе второго этажа возвышалась одинокая фигура леди Катарины, закутавшейся в тёплую шаль. Она нежно убаюкивала на руках мягкий свёрток, в глубинах которого покоилось крохотное дитя. С губ срывались мелодичные куплеты старинной колыбельной, слова которой, должно быть, передавались в её семье из поколения в поколение. Пронзительные глаза женщины внимательно смотрели на запад, словно взгляд её мог проникнуть через многие лиги поросших лесами земель.

Она рассказывала Эдуарду о муже и сыне, которые уехали в столицу, но так и не вернулись до первого снега. Неизвестность сильно тревожила её.

Тогда юноша вспомнил о несчастных, которых они похоронили на старой дороге, но не стал рассказывать об этом своей благодетельнице, чтобы не пугать её понапрасну. Несмотря на то что волки и мороз изрядно изуродовали тела, он был уверен, что среди мертвецов не было ни детей, ни стариков.

Оказавшись на веранде, Эдуард опёрся о резную деревянную колонну и, отряхнув снег с остроносых войлочных сапог, зашёл в дом.

Старая Мэри накрывала на стол. Кухарка была тучной и суетливой женщиной, которая часто ворчала по разным поводам. Впрочем, никто на неё не обижался.

Обычно они ели, собравшись в просторной гостиной. Этим величественным помещением безраздельно правил огромный камин, каменные бока которого украшала резьба, изображавшая листья дуба и жёлуди. Здесь же леди Катарина иногда принимала просителей из соседних селений. Тогда беглые каторжники прятались на верхних этажах, чтобы не вызвать лишних толков и пересудов. Как это часто бывало, в отсутствие мужа обязанности виконта исполняла его жена.

Слуга Рон с нетерпением ожидал угощения, аромат которого доносился с кухни. Эдуард сел рядом, стараясь не смотреть на него. С момента их первой встречи, когда он чуть не убил этого простоватого паренька, они не разговаривали.

— Ты поставила лишний прибор, — сказал Рон кухарке. — Здесь пять тарелок, а нас будет только четверо.

— Цыц! — шикнула на него Мэри. — Я всё правильно поставила.

Словно в подтверждение её слов, на массивной деревянной лестнице появился тощий силуэт Ярви. Он уже мог передвигать ноги, чтобы спуститься к обеду.

Вид выздоравливавшего товарища поднял Эдуарду настроение. Впрочем, он всё ещё опасался, как бы не проявились преступные наклонности Трёхпалого, и поэтому старался не спускать с него глаз.

Когда все они оказались за столом, Мэри поставила в его центр большой котёл с ароматным кушаньем и присоединилась к трапезе. Несмотря на голод, который всюду преследовал Эдуарда, он старался не жадничать. Одного взгляда на обед хватало, чтобы понять: дела у дома Олдри шли не самым блестящим образом.

Мясо редко появлялось на столе. В основном это были дары селян, которые любили и уважали свою госпожу. Иногда на реке Рону улыбалась удача, и тогда Мэри готовила печёную рыбу или уху. В остальное же время приходилось довольствоваться овощами, сыром и яйцами, которыми дом снабжало небольшое хозяйство, разбитое во дворе. О вине и вовсе не стоило говорить. В основном они пили сбитень, заваренный на молодой хвое, мёде или шиповнике. Впрочем, это был добрый напиток, который помог поставить Ярви на ноги.

Поэтому Эдуард изо всех сил стремился помочь леди Катарине, хватаясь за любую работу. Наколоть дров, принести воды, разгрести снег. Везде он помогал, стараясь так, словно это был его собственный дом.

— Долго эти разбойники ещё будут тут околачиваться? — спросила кухарка за обедом.

— Мэри! — пристыдила её хозяйка.

— Что? — удивилась старая служанка. — Погреб-то, он не бездонный!

— Три дня.

Все глаза обратились на Ярви.

— Через три дня мы уйдём, — повторил он и отправил в рот кусок варёного картофеля.

Остаток трапезы прошёл в тишине.

Эдуард понимал, что им нельзя здесь оставаться. Он уже решил, куда направится, когда покинет этих добрых людей. Ему нужны были ответы, и юноша знал, где их искать.