Владимир Корн - Везунчик Леонард. Черный Корсар

– Я, признаться, от страха чуть сам за борт не выпрыгнул, когда узнал, что этот тип собрался взять нашу «Улыбку» на абордаж, – заявил какой-то острослов, вызвав новую волну смеха.

– Да мы тут все такие! – поддержал его кто-то еще. – Сам едва от ужаса не закричал: «Спасайся кто может!»

И снова – взрыв смеха, заставивший меня кисло улыбнуться.

– На палубе! – металлом прогремел голос капитана Дюка. – Чего телимся? Быстро схватить его и связать!

– Бросай оружие, – уже посерьезнел шутник. – И давай-ка обойдемся без глупостей. Связать мы тебя все равно свяжем, но ведь может случиться и так, что ребрышки твои при этом ой как пострадают! Хотя бы за Страллета, которому ты проткнул плечо. А так, глядишь, только ушибами и обойдется!

– Да пожалуйста! – заявил в ответ я, бросая им под ноги шпагу барона Вагански.

Все равно в ближнем бою пользы от нее нет. Куда больше толку выйдет из трубки, если зажать ее в руке и угодить торцом в правильнее место. Не говоря уже о кинжале, который в тесноте как оружие – самое оно!

Именно в тот момент рядом со мною тробор и объявился. К тому времени Гаспар успел побывать повсюду, начиная от верхушки грот-мачты и заканчивая внутренностями корабля.

Посмотрев на него, в очередной раз застывшего как истукан, я не придумал ничего лучшего, как подмигнуть ему и сказать:

– Ну не понимают эти люди шуток. А зря! Ведь теперь нам действительно придется захватить корабль.

Тот в ответ полез обниматься.

– Хватайте его! – истошно завопил с мостика капитан Дюк, видя, как я дергаюсь, безуспешно пытаясь освободиться из объятий тробора. – Не упускайте момент!

Моя удача заключалась в том, что капитан Дюк не приказал: «Убейте его!» Поскольку, прижатому тробором к бизани, мне не удалось бы ни уклониться, ни парировать пусть даже самый пустяшный удар. Хотя, принимая во внимание то, что случилось мгновением позже, возможно, я не совсем прав.

Когда после грозного окрика капитана на меня бросились сразу несколько человек, на мою защиту встал тробор. Никогда прежде я даже мысли не мог допустить, что этот нелепый во всех отношениях механизм способен на малую часть того, что он вскоре продемонстрировал. Для начала тробор выпустил меня из своих объятий. Он не пытался убить или ранить тех, кто по команде капитана на меня набросился. Нет, он непостижимым образом умудрялся оказываться на пути каждого из них, и мне оставалось лишь впустую размахивать перед собой кинжалом.

Однажды мне спас жизнь наш пес Барри. В ситуации, в чем-то схожей с нынешней, когда на нашу галеру напали речные разбойники. Но тогда дело закончилось тем, что палуба была завалена множеством мертвых тел и чуть ли не полностью залита кровью. Сейчас, помимо ушибов, никто даже царапины не получил.

Команда пинаса отхлынула от меня, и кто-то из них с отчаянием заявил:

– Не получается, господин капитан: к нему не пробиться! Повсюду эта проклятая железяка!

«Нет, она уже далеко не проклятая! – злорадно думал я, глядя на стонущих и охающих матросов «Улыбки покойника». – И пусть я сам буду проклят, если еще хоть раз назову так Гаспара!»

– Вообще-то, господин капитан, – в наступившей тишине, нарушаемой лишь проклятиями в адрес тробора, слова барона Вагански были отлично слышны, – нисколько не сомневаюсь в том, что господина Каджиса вполне устроит и его голова. Помимо того, на размере награды это не отразится нисколько.

– Ну так убейте же его! – приказал капитан Дюк. – Расстреляйте из арбалетов, забросайте топорами, да хоть мачту на него обрушьте!

Дело принимало плачевный оборот. При всей своей проворности тробор не сможет защитить меня от десятка одновременно выпущенных со всех сторон арбалетных болтов. Остается пробиваться к борту, несмотря на ощетинившихся остриями абордажных сабель матросов «Улыбки», которые взяли меня в круг. Тробор меж тем снова застыл, и на все мои попытки объяснить ему, что сейчас я брошусь на своих врагов, а он должен меня поддержать, не реагировал никак.

«Ну решайся же, Лео! – убеждал себя я. – Некоторые ситуации, из которых тебе удалось выпутаться живым, были нисколько не лучше. Давай на счет «три»!»

– Дай-ка я сам! – И капитан Дюк, вырвав у кого-то из рук взведенный арбалет, направил его на меня. Все, других вариантов, кроме как броситься на врагов, чтобы уйти, как и положено настоящему мужчине, – захватив с собой сколько получится, у меня не было. И я бросился.

Чтобы тут же застыть, широко раскрыв от изумления рот. Было с чего: и взявшие меня в круг матросы, и те, кто находился на мостике вместе с капитаном, и даже те, кто просто глазел со стороны, стали вдруг лихорадочно избавляться от оружия, как будто оно вдруг начало жечь им руки. Мало того, они сдирали с себя все, что хоть сколько-нибудь содержало в себе металл: шляпы, пояса, украшения в виде перстней и серег и даже сапоги. В растерянности я посмотрел на кинжал и на дыхательную трубку в своих руках, затем перевел взгляд на тробора. Тот едва заметно вибрировал, чего никогда раньше за ним не наблюдалось. Нетрудно было связать его непривычное поведение с тем, что происходило вокруг.

А там продолжало твориться невообразимое. На мостике барон Вагански, стоя на коленях, выл, тщетно пытаясь сорвать с пальца вросший перстень. Дюк давно уже не походил на просоленного всеми морскими ветрами сурового капитана – в одном исподнем, с всклокоченными волосами и с перекошенным от боли лицом. На всякий случай я осторожно прикоснулся к лезвию кинжала. Затем поднял оказавшуюся возле самых моих ног кем-то отброшенную абордажную саблю. Ничего. И тогда я себя одернул: «Лео, не время разгадывать ребусы, нужно покинуть корабль!» Но как поступить с тробором? После всего того, что он для меня сделал, бросить его означало предать.

Тогда-то и послышался истошный вопль Головешки, который, вероятно, сам он принимал за боевой клич: «Держись, Лео, помощь близка!» «Морской орел» находился уже совсем рядом, и над ним гордо реял цветастый, как бабушкина шаль, флаг Черного Корсара.

«Когда это они умудрились вышить еще один?» – удивился я. И только приглядевшись, увидел, что флаг тот же самый, но заштопанный самым тщательным образом. «Рейчел у меня та еще рукодельница!» – умилился я, в то время как корпус пинаса содрогнулся от мощного удара. Это с «Морского орла» выстрелили из гибмета. Не знаю, с какой именно целью, но грохот от попадания каменным ядром в борт был сильнейший!

Далее в планширь «Улыбки» впилась единственная кошка, и на его палубе один за другим показались Казимир, Стерк, а вслед за ними – и Головешка. Все как один – с искаженными от ярости лицами. С Теодором в момент его появления на борту пинаса случился небольшой казус: перемахивая через планширь, он умудрился выронить из рук абордажный топор. Тот, разумеется, упал за борт. И я замер в ожидании услышать предсмертный крик человека, карабкающегося вслед за Головешкой.