Оливер Боуден - Assassin's Creed. Единство

Жермен надсадно кашлял, но я не торопился к нему. Я осторожно опустил голову Элизы на камень, закрыл ей глаза и только тогда пошел через захламленную усыпальницу туда, где лежал наш противник, следя за мной. На его губах пузырилась кровавая пена. Он был при смерти.

Я снова опустился на колени. Не сводя с него глаз, я вытолкнул лезвие клинка и завершил начатое моей возлюбленной.

Когда Жермен умер, меня посетило видение.

(Я прерываю запись, чтобы представить выражение лица Элизы, когда я рассказывал ей о своих видениях. Взгляд, в котором не было ни явного доверия, ни явного сомнения.)

Это видение отличалось от прежних. Я был не зрителем, как раньше, а участником событий.

Я видел, что нахожусь в мастерской Жермена. На нем была знакомая мне одежда серебряных дел мастера. Он сидел, трудясь над булавкой для значка.

Стоило мне посмотреть на него, как Жермен вцепился себе в виски и принялся что-то бормотать.

Пока я раздумывал, меня несколько напугал голос, раздавшийся позади:

– Браво. Ты убил злодея. Ведь именно такую пьеску ты разыграл у себя в мозгу? А то, что она не отличается высокой моралью, тебя не волнует.

Оставаясь в видении, я повернулся и увидел другого Жермена, намного старше того, которого я знал.

– На самом деле меня здесь нет, – пояснил он. – И там меня тоже нет. Сейчас я истекаю кровью на полу храма. Но похоже, отец понимания счел уместным дать нам эти минуты для разговора.

Внезапно сцена изменилась. Мы оказались в потайном склепе, где только что сражались. Но в видении склеп был цел и чист. В помещении были только мы с Жерменом. Я увидел сцены из прошлого. Тот Жермен, что помоложе, подошел к алтарю, где лежали записи де Моле.

– Ах, – послышался у меня за спиной возглас второго Жермена. – Я особенно люблю эту сцену. Меня преследовали видения, а я никак не мог понять их смысл. Я видел величественные золотые башни. Я видел белые города, чей блеск сравним с блеском серебра. Я думал, что схожу с ума. Но потом я обнаружил это место – склеп Жака де Моле. И через его записи я понял.

– Понял… что?

– Свою непостижимую связь с великим магистром, соединившую наши эпохи. Я понял, что избран очистить орден от упадка и разложения, ибо орден давно уже гнил изнутри. Я должен дочиста отмыть этот мир и восстановить его в истине, сообразно намерениям отца понимания.

И вновь сцена изменилась. Теперь я оказался в помещении, где высокопоставленные тамплиеры выносили приговор Жермену, высказываясь за изгнание его из ордена.

– Пророки редко удостаиваются признания современников, – продолжал Жермен у меня за спиной. – Изгнание и пережитые унижения заставили меня пересмотреть прежнюю стратегию и найти новые пути для осуществления моей цели.

Сцена в очередной раз изменилась. Я попал в сравнительно недавнее прошлое – время разгула революционного террора. Мелькали ножи гильотин, работавших неустанно, словно часовой механизм.

– Осуществление любой ценой? – спросил я.

– Новый порядок не может наступить без разрушения старого. А если в людях заложен страх перед неограниченной свободой, это значительно облегчает задачу. Надо немного попотчевать их хаосом, это им напомнит, почему они жаждут послушания.

Мы опять оказались в склепе, но теперь – за мгновения до взрыва, унесшего жизнь Элизы. По ее лицу я видел, как она силится понять, что же явилось решающем ударом в этом сражении. Надеюсь, она поняла, что ее отец отмщен, и это частично успокоило ее душу.

– Здесь наши пути расходятся, – сказал Жермен. – Подумай вот о чем: прогресс движется медленно, но его невозможно остановить, как невозможно остановить движение ледника. Вы лишь немного отсрочили наступление неизбежного. Это все, чего вы сумели добиться. Одна смерть не в силах остановить приливную волну. Возможно, не моя рука будет направлять человечество туда, где ему изначально положено находиться. Это будет рука кого-то другого, только и всего. Думай об этом, когда станешь вспоминать ее.

Я подумаю об этом.

После смерти Элизы я несколько недель подряд пытался разгадать одну загадку. Я всегда считал, что знаю Элизу лучше, чем кто-либо. Я провел с ней больше времени, чем кто-то другой. Но почему в конечном итоге все мои «знания» оказались бесполезными? Как могло случиться, что в действительности я совсем ее не знал?

Точнее, я знал ее девчонкой, но не женщиной, в которую она превратилась. Наблюдая со стороны, как она взрослеет, я никогда не удостаивался шанса восхититься красотой Элизы в расцвете ее молодости.

Теперь такой шанс мне уже никогда не выпадет. Вместе с Элизой ушло наше совместное будущее. Мое сердце иссыхает от боли. В груди – свинцовая тяжесть. Я плачу об утраченной любви, об ушедших вчерашних днях и о днях завтрашних, которые не наступят.

Я плачу по Элизе, которая, при всех ее недостатках, была и остается лучшим из всех известных мне людей. Едва ли мне когда-либо встретится кто-то похожий на нее.

Вскоре после ее смерти ко мне в Версаль явился человек по фамилии Раддок. Духи, которыми он побрызгался, едва маскировали отвратительный запах, исходящий от его тела. При нем оказалось письмо. На конверте было крупными буквами выведено: «ВСКРЫТЬ В СЛУЧАЕ МОЕЙ СМЕРТИ».

Печать оказалась сломанной.

– Вы прочли письмо? – спросил я.

– Разумеется, сэр. С тяжелым сердцем, но я выполнил распоряжение.

– На конверте указано, что письмо должно быть вскрыто в случае ее смерти, – добавил я.

Голос у меня слегка дрожал, выдавая мои истинные чувства.

– Совершенно верно, сэр. Буду с вами честен: получив это письмо, я убрал его в комод, надеясь больше не увидеть.

Я пригвоздил Раддока взглядом.

– Раз уж вы заговорили о честности, скажите правду: вы вскрывали конверт до ее смерти? Если да, значит вы могли косвенно способствовать ее гибели.

Раддок улыбнулся с оттенком печального простодушия.

– Я бы до такого и не додумался, мистер Дориан. Вам должно быть известно, сэр, что солдаты пишут подобные письма накануне битвы. В такие моменты людям свойственно задумываться о своем поведении и жизненных принципах, но сами письма никак не влияют на участь того или иного солдата.

Интуиция подсказывала: Раддок прочел ее письмо раньше, чем она погибла.

Хмурясь на неожиданного визитера, я развернул лист и стал читать послание Элизы.

Раддок!

Прошу извинить отсутствие учтивостей. Увы, мое отношение к вам не претерпело изменений: вы не вызывали и не вызываете у меня особых симпатий. Опять-таки прошу извинить мне это признание, которое вы, скорее всего, сочтете достаточно грубым, однако… если вы сейчас читаете мое письмо, вы либо нарушили мое распоряжение, либо я уже мертва. В любом случае нам нет никакого смысла терзаться из-за нарушений правил этикета.