Кайл Иторр - Золотая лихорадка [СИ]

– Влад, Драган, Хаким, – повторяет команданте Писейрос. – Десять, двадцать, двадцать. – Понятно, о чем это он... – Что ж, некоторое время вы еще попользуетесь гостеприимством асьенды Рош-Нуар, а в два часа пополудни выступаем в дорогу. Личных вещей, я так понимаю, у вас немного, со сборами затягивать незачем.

– Точно так, сеньор команданте, незачем, – отвечает Белич за нас троих.

– В таком случае до скорого.

Боливийцы отбывают, продолжая беседовать с Бернатом и Адамом, а нам остается лишь обменяться впечатлениями.

– Профи, – кратко сообщает Крук. – За плечами настоящая армия и офицерский чин не за красивые глаза, сам служил и других водил под пули. Где, за кого и с кем воевал – пока не скажу...

Хаким добавляет:

– Зато готов поклясться: эти двое никакие не боливийцы. Перешеек или Карибы – Панама, Сальвадор, Куба, может, Ямайка или Пуэрто-Рико, но точно не Южная Америка.

– Ну отчего же, – вставляю я, – они вполне могут быть такими же боливийцами, как мы – русскими.

Серб и узбек переглядываются и ухмыляются.

Излагаю свои соображения по московскому акценту. Крук качает головой.

– Нет, Писейрос не из КГБ, другая контора. ГРУ разве что, так эти вроде революций не делали...

– У себя – не делали, – уточняю я, – а у других – запросто. Сколько наших "военных советников", когда в штатском, а когда и в форме, мелькало там и сям...

– Мелькать – мелькали, – соглашается Хаким, – а сколько их операций действительно закончились чем-то путным? От удачной операции до страны, которая реально встала на новый путь развития и успешно по нему пошла, очень далеко.

Развожу руками.

– Ну, знаешь, это никакому военспецу не под силу. Нужна работа совсем других сил и на других уровнях, грубо выражаясь, политика и экономика; на наш ПРА можешь не кивать, армейцы его скорее обороняли от посягательств, чем строили с нуля. Вершина возможностей военспецов – мятеж или переворот, то ли организовать, то ли наоборот, предотвратить; точечная операция.

– А мятеж, как сказано у классика, удачей не кончается... – кивает Хаким.

– У классика, – возражаю я, – это не о мятеже утверждается, а о государственной измене. Он с натуры писал.

– Погоди, мы об одном и том же классике говорим? У Маршака, точно помню, "мятеж не может кончиться удачей, в противном случае зовут его иначе". В детстве я восьмитомник наизусть цитировать мог, сейчас половину перезабыл, конечно...

Усмехаюсь.

– Так ведь у Маршака не оригинал, а перевод. Вернее, пересказ. Потому как автор исходника, уж извини, сэр Джон Харрингтон, крестник и один из придворных поэтов Рыжей Бесс, иными словами, ея королевского величества Елизаветы Первой Тюдор. Рыцарский титул получил не за панегирики, а можно сказать, за инженерную работу – изобрел для августейшей крестной, которая по тогдашним меркам была помешана на гигиене, смывной ватерклозет... прошу прощения, отошел от темы, увлекся. Так вот, у Харрингтона:

Treason doth never prosper: what's the reason?

For if it prosper, none dare call it 'treason'.

Государственная измена, и никак иначе. Мятеж, в том числе вооруженный – это, конечно, тоже ее подвид, но сам понимаешь, у Маршака описан случай куда более узкий...

На этой лекции разговор и завершается. Пока не получим о Писейросе и его боливийских революционерах новых сведений, гадать бесполезно. Впрочем, если и получим, толку-то в тех догадках – выбора у нас все равно нет, массаракш, мы для боливийцев в точности такие же "кролики", как и для асендадос Рош-Нуар. То бишь без права голоса; если команданте Писейрос и его люди сделают как обещали и доставят нас в Нью-Рино, чтобы получить оговоренную сумму – хорошо, но если нет, воспрепятствовать им не в наших возможностях.

Приближается вечер. Асьенда Рош-Нуар осталась позади, можно сказать, в прошлом, согласно эйнштейновскому единству пространства-времени. Лично я расставанием этим не огорчен, Хаким и Крук, полагаю, тоже. Асендадос нам вослед платочками также махать не стали, хотя Адам у ворот и появился. Проконтролировал отбытие – не нас троих, разумеется, а бойцов боливийской революции, – и вопрос закрыт.

Экономии ради, а возможно, и по причине здешнего бездорожья колонна боливийцев транспортом себя не обременяет. Полдюжины вьючных ишаков, ну и полная выкладка у каждого. Римские легионеры времен расцвета державы, "мулы Мария", одобрили бы.

Моего одобрения не спрашивают, просто в приказном порядке впихивают в лямки вещмешка: неси, мол. Килограммов пятнадцать, таскал я и побольше, ничего страшного. Ага, это если тащить десять минут – ничего страшного, и полчаса-час вполне посильно, и желательно по условно ровной дороге; а вверх-вниз по горам да весь день, ну пусть даже с перерывами на отдых, хотя пока таковой не объявляли – веселая перспектива.

Впрочем, я хоть как-то держусь. Хаким уже сдох. Первые два раза его поднимали пинками и отборным латиноамериканским матом – по интонации очевидно, "сержанта учебки" ни с кем не перепутаешь, даже если языка совершенно не разумеешь. После третьего, когда он чуть с обрыва не чебурахнулся, а вместе с ним и двое соседей, узбеку поменяли мешок на более легкий и пристегнули на связку на манер альпинистов. Пока тащится.

Крука двое спиков покрепче волокут на мягких носилках – классическая плащ-палатка, к которой пришиты лямки для переноски. Да, ему бы лучше жесткие, ногу намертво зафиксировать – но жесткие тут не факт что удалось бы протащить, с такими и то местами целая эпопея...

Еще в начале похода команданте Писейрос внимательнее изучил раненого, и сразу как асьенда скрылась из виду, предложил Беличу некоторое время попользоваться гостеприимством революционной штаб-квартиры. Мол, когда сам сможешь перемещаться, тогда с тобой через горы и пойдем. Серб благодарит и отказывается – хватит-де с него здешнего гостеприимства; слова "слишком дорого обходится" вслух не звучат, но подразумеваются очень даже зримо. Команданте недовольно передергивает плечами – ну, как знаешь, изображать благодетеля против воли пациента привычки не имею.

Берегу дыхание, шевелю копытами и размышляю.

Вооружение у боливийцев Свободной Революционной армии соответствует армейскому принципу единообразия. В кобурах у бойцов бразильские "кольты" в девятимиллиметровом исполнении, основными же стволами выступают "имбелы", сиречь бразильские же полуклоны "фала", как "весла", так и десантные наподобие моего, сгинувшего черт-те-где; у двоих вместо винтовок короткие помповые "ремингтоны" – какой-то вариант этого дробовика вроде клепают и бразильянцы; а у одного легкая снайперка, явно сделанная из другого "ремингтона" – семисотой модели. Сама Бразилия такой винтовки не производит, однако, ежели верить моему склерозу, для каких-то своих спецов импортировала янкесовские "эм-двадцать четвертые", которые в девичестве как раз той "семисоткой" и назывались... Впрочем, снайпера вообще имеют традицию при случае работать "нештатным" оружием; скажем, в Отечественную наши зайцевы [65]нередко брали себе трофейные "маузеры", потому как снайперских СВМ не завезли, а у рядовой трехлинейки кучность была похуже, и начальство, если не вовсе мозги растеряло, на это нарушение устава закрывало глаза. Как сей вопрос прописан в основополагающих бумагах Русской Армии – без понятия, однако в ППД сам наблюдал тренировку пары энтузиастов данного вопроса, один с "драгуновкой", а второй со стандартной орденской, сиречь амеровской "эм-двадцать пять".