Эрин Боумэн - Заложник

Клоны были похожи на похищенных парней, как две капли воды. Франк отправил первое поколение клонов в бой, и в войне против Запада они показали себя умелыми и сильными бойцами. Они были сильными и здоровыми, но из каждого похищенного получался только один солдат. Каждая следующая копия была хуже первой, они быстро заболевали и умирали. Это было не то, чего желал Франк. Он заставлял Харви работать дальше.

— Пару лет назад наступил перелом, — говорит Харви. — Я уже много лет занимался проблемой производства неограниченного количества клонов и не продвинулся ни на шаг. Однажды объект, на котором я проводил тест, умер. Это была просто копия одной копии, но я понял, что клоны — живые люди. У него были мысли и чувства, его сердце билось. У меня как будто пелена упала с глаз, и я впервые понял, чем занимался. Я резал детей на куски и пробовал создать оружие для человека, методы которого не нравятся.

С тех пор, как я начал работать на Франка, в Теаме стало значительно хуже. Да, в городе был порядок, и люди защищены от Запада, но контролировалось все до мелочей. У меня всегда было достаточно воды и свободный доступ в библиотеку. Франк разрешал мне даже во время работы слушать старые мелодии Моцарта, потому что я сказал, что музыка помогает мне сосредоточиться. Но людей в Теаме постоянно арестовывали именно за это.

На следующий день вместо того, чтобы поехать на работу, я сел в автобус и поехал в противоположном направлении. С тех пор я больше не возвращался в Центр. Я нашел бедный городок по другую сторону Башни, в котором люди были готовы меня принять. Там я оставался пару месяцев, пока Орден не стал меня там разыскивать. Тогда я скрылся в другой город, а затем в следующий. Но они никогда не прекращали поиски.

Приблизительно три месяца назад я встретил в лесу Элию. Он рассказал мне, что по всему Востоку люди начали покидать города, которые контролирует Орден. В Теаме брожение было еще сильнее. Люди знали, что опасность войны с Западом остается, но власть Франка была еще хуже. Даже бывшие сотрудники его проекта бежали, если у них была возможность. Они убегали, когда были на задании, или их ловили люди Элии. Элия рассказал мне об одном укромном месте глубоко в горе. Он сказал, что меня там ждут.

Он рассказал мне, как клоны приходили в долину, втирались в доверие и потом убивали людей во сне. Мне стало ясно, что Франк использовал клонов, чтобы уничтожить повстанцев, и я знал, что могу помочь людям.

Теперь, если кто-то приходит в долину Расселин, я сразу же провожу тест, чтобы знать, можно ли ему доверять. Ты и твой брат отличаетесь от остальных. Вы пришли сюда вместе, и один из вас стоял на пороге смерти. Если бы вы оказались клонами, это потребовало бы очень большой организации. Не говоря уже о том, что вас поймали. Обычно двойники просто появляются здесь и просят убежища, а потом наносят удар.

С моей помощью клоны стали неэффективны. Конечно, этого ничтожно мало по сравнению со всем, что я сделал в лаборатории Франка. Но я надеюсь, что моя работа здесь — шаг в правильном направлении. И я верю, что настанет день, когда жертвы проекта «Лейкос» будут хоть немного благодарны мне за проделанную работу.

На этом история Харви заканчивается. Он улыбается мне, но у меня перехватывает дыхание, и я не могу ответить.

Вначале он вызывает у меня презрение. Как он мог работать на Франка? Но, если я не могу принять его извинения, чем я лучше Хала или Полли, которые отнеслись ко мне презрительно, потому что меня захватили в плен. Прошлое есть у каждого, оно может быть темным, но гораздо важнее то, что человек делает сейчас. И Харви здесь помогает все изменить. Возможно, он даже неплохой человек.

— И что теперь? — спрашивает отец.

— Группа Эвана отправилась обратно в Теам, — объясняет Райдер. — Наши разведчики сообщают, что город почти оправился после недавнего налета. Но если Франк хочет получить Харви, он не успокоится.

— Прекрасно, но что теперь? — настаивает мой отец.

— Наша долина хорошо укреплена. Мы ждем, пока они придут снова, и нападем на них все вместе. Если они еще раз попытаются, сделаем это еще раз. Харви, боюсь, что вам тем временем придется ограничиться долиной Расселин. Выходить куда-то слишком опасно.

— Хорошо, — кивает Харви.

— И все? — спрашиваю я. — Мы просто сидим здесь и ждем? Я думал, мы готовимся сражаться.

— Это мы тоже делаем, Грей, — говорит Райдер, — но это требует времени. Мы будем готовы нанести удар, когда хорошо его спланируем и проработаем поминутно. Но сейчас мы ждем нападения, чтобы отбить его.

— Я не могу ждать, — возражаю я.

— И прекрасно, — отвечает мой отец, — Ты начнешь утром с тренировки в долине Расселин, и никаких послаблений.

— Что за тренировки?

— Зверские, — говорит Феллин, злобно улыбаясь.

Я верю ей сразу. Когда покидаю комнату, медленно направляюсь в свой сектор, и я боюсь предстоящей тренировки, думаю о боли в мышцах завтра вечером.

Я просыпаюсь рано утро и даже еще ночью, здесь нельзя это понять. Интересно, светит ли сегодня луна, бросает ли она свой серебристо-голубой свет на горную долину. Если Блейн в Клейсуте храпел так громко, что я не мог уснуть, я шел проведать домашний скот и посмотреть на небо. Когда звезды ярко светили, меня одолевало желание идти куда глаза глядят. А теперь вокруг только каменные стены.

Я пытаюсь уснуть вновь, но кровать кажется слишком жесткой. Нако-нец, сажусь и надеваю сапоги. Если больше не могу спать, нужно сделать что-то полезное. Я уже очень давно не видел брата.

Больница долины Расселин больше и лучше оборудована, чем в Клейсуте. Внутри мерцают светящиеся полотна. Жужжат странные приборы. Когда я вхожу, комната кажется пустой, только пациенты спят глубоким сном в полумраке. Среди кроватей в глубине комнаты нахожу Блейна.

Стрелу удалили, и он спит в шортах. Верхняя часть бедра перевязана. Это выглядит глупо, как будто нога была оторвана, а кто-то попытался прибинтовать ее обратно. Его волосы отросли, так же как и мои, грудь спокойно поднимается и опускается во сне. Он подключен к машине проводами, которые уходят в его руку.

Я беру его за руку. Она кажется тяжелой и неподвижной, как у статуи.

— Ему лучше, даже если это и не заметно, — молодая медсестра стоит позади меня. Я не заметил, что здесь еще кто-то есть.

— Сколько он еще будет в таком состоянии? Когда он очнется?

Она качает головой: «Это может быть сегодня или через несколько месяцев. Невозможно предугадать».

Несколько месяцев? Что, если он больше никогда не очнется? Я отпус-каю его руку, и мне страшно взглянуть на него вновь. Не хочу чувствовать, что бесполезен и ничего не могу изменить.

Я спешу к выходу, но медсестра окликает меня.