Ольга Карелина - Иеремиевы огни (СИ)

Манон громко кашлянула, и Тибальд осёкся.

— Ну, в общем, так, — закончил он неловко. — Я решил её забрать, потому что с Геликой у Манон давно уже дружба, да и сопротивленцы должны поддерживать друг друга. Нас обоих и схлопнули. От делегации Манон остались она и её телохранитель, от моей — я и Хилай, который не пожелал меня одного отпускать. Хорошо, Гелика и её регент там сориентировались, Ливею полезно почувствовать себя зажатым в угол.

Хиддр откинулся на подушку, заложил за голову руки, уставился в потолок, и Бельфегор с Десмондом безмолвно переглянулись. Туман тайны, в котором Ливей прибыл в галереи ГШР, никого о своём визите не предупредив, по чуть-чуть рассеивался — обнажая тем не менее ещё больше тёмных мест. Одним из них определённо был Тибальд: насколько Бельфегор знал пикорские обычаи, дети, рождённые от союза сара и наложницы, обычно сами становились наложниками — иногда в своём Доме, иногда и чужом, куда их продавали или обменивали на какие-то ценные подарки. Рабством, однако, тут и не пахло: наложники, особенно сарские, как одна из каст, конечно, почти намертво были закреплены в собственном предназначении, но получали за это достаточно денег, чтобы при желании своего ребёнка обеспечить переводом в другую касту, а также, через договоры, заключаемые с господином или госпожой при поступлении в гарем, имели право диктовать чуть ли не любые условия по собственному обращению и содержанию.

Если Ливей так уж не хотел видеть подле себя любых конкурентов во власти, что даже, по словам Тибальда, «сгнобил» собственную сестру, как сам Тибальд оказался в Доме Стратовых, до Манон единственном сохранившем независимость от «Лазурного союза» имени Ливея? И даже если его туда отдали в качестве наложника, согласно касте, выкрику телохранителя в соседней комнате и шитью на камзоле (на парадной одежде символы касты — все эти их цветы, ромбы — вышивались так, чтобы их было всем видно), почему он может так свободно разъезжать с делегациями?

Главный вопрос тем не менее слетел с губ Десмонда. Он кивнул на камзол Тибальда на крючке и, явно прикидываясь неосведомлённым, невинно уточнил:

— А если вы с Хилаем из одного Дома, почему цвет одежды одинаковый, а вышивка разная? Или кому что нравится?

Тибальд потемнел лицом, Хилай отвернулся, с преувеличенным интересом начиная разглядывать шестую кровать в их камере, даже не застеленную, а Манон едва слышно усмехнулась.

— Да всё просто, — вместо Тибальда ответила она. — Это символы касты. Три ромба, — она коснулась фероньерки, — символ правителя. Один — приближённые или родственники правителя. Скрещённые крылья на щите, оберегающем ромб, — такой символ у моего личного телохранителя, у обычной охраны — просто крыло на щите. Ну а цветок о пяти лепестках — символ сарского наложника. Чем меньше лепестков, тем меньше по статусу хозяин.

— Я должен был стать стражником, — прошипел Тибальд, сдвигая локти к лицу. — У отца, кроме меня и Ливея, ни от сарисы, ни от наложниц сыновей не было, одни дочери, я вообще последний его ребёнок, когда сариса уже умерла. Он отдал меня на обучение в воины, сменил касту, да только потом, как сам слёг, всю власть Ливею передал, а тот меня разжаловал обратно. Ему подрывные элементы в собственном Доме не нужны — так он сказал. А там и вовсе подарил меня Стратовым, чтобы уже никто не смог сменить мне касту. Я у них ни рыба ни мясо: Гелика держит меня за друга и охранника, а остальные — за наложника. Странно только, что Ливей подкинул подрывной элемент в потенциальное гнездо бунтовщиков…

— Да ничего странного. По той же причине он Манон к Азату отослал, — закатил глаза Десмонд, и Тибальд с удивлением оглянулся на него. — Он вас потом сразу всех и накроет. Если только то, что Гелике известно о нём, не перевесит. У тебя нет догадок, что бы это могло быть?

— Ни малейших. Признаться честно, он слишком для меня сложный. Всё время боюсь, что, если все его действия и мотивы пойму, сам таким же стану, — Тибальд выдавил из себя несчастную улыбку. — Ладно. Вы не хотите ложиться спать? Середина ночи, в конце концов.

— Само собой, — кивнул Бельфегор. — А когда обычно надзиратели с едой-водой появляются?

— Раз в день, в восемь вечера. Ну, хоть кормят неплохо, даже разнообразно. За месяц к восьми часам уже рефлекс собаки Павлова выработался, да, Манон?

Они с пеланни дружно рассмеялись — вполне себе искренне, и Бельфегор с Десмондом стали укладываться на боковую. То, что было нужно, они услышали, а разговоры о кастах, несправедливости и изворотливости можно было продолжить и завтра.

Эрих коснулся наушника в ухе, отключая его, и невидящими глазами обвёл комнату, отведённую им с Миа Марком. Она располагалась в отделении общежитий, куда, как правило, вселяли приезжих агентов, которым по какой-либо причине не досталось квартиры в городе, или тех, кто останавливался в Канари проездом из одного города в другой. Этакий двухместный номер в мотеле: по кровати у каждой стены, в третьей — фальшивое окно, кстати, барахлящее и потому уже битый час показывающее один и тот же застывший водопад. В четвёртой — дверь в галереи. Душ с туалетом — общий на весь блок. Как говорится, дарёному коню в зубы не смотрят. И было бы совсем неплохо, если бы Миа тоже здесь, чёрт возьми, присутствовала!

Почти сразу после Седы нежданно-негаданно угодивший в телохранители лично к Миа, которая, в свою очередь, почти не отлипала от Бельфегора и потому была тише воды ниже травы, Эрих за прошедшее время подле неё успел привыкнуть к некоторой предсказуемости. Да что там, он с удовольствием всю оставшуюся жизнь пребывал бы в постоянной предсказуемости! Ну куда, куда Миа могла ускакать в гордом одиночестве, когда они должны были сидеть в комнате и слушать? И особенно ночью, в галереи МД?!

Кажется, возмущение Эриха срезонировало на всё подземелье: не прошло и минуты, как дверь в комнату открылась, впуская растрёпанную и определённо веселящуюся Миа. Эрих открыл было рот, чтобы высказать ей всё, что он о ней думает, но не успел: хорони вдруг круто развернулась на сто восемьдесят градусов и, чуть ли не с ноги обратно распахнув дверь, крикнула кому-то в коридоре: «Подожди секунду!» Ещё минут пять Эрих хмуро изучал оставшуюся открытой дверь и какую-то возню за ней, потом Миа вновь оказалась в комнате и на этот раз заперла её на все замки.

— И где это мы опять шляемся? — холодно спросил Эрих. Миа тряхнула чёрно-белой головой, улыбнулась, обнажая белоснежные зубы с острыми, чуть выступающими клыками, и с явной насмешкой прищурилась.

— А что, нельзя? Эйден оказался свободен и пригласил показать поподробнее галереи! И, что бы там про него ни говорил Бельфегор, он вполне себе заметный парень!