Ольга Карелина - Иеремиевы огни (СИ)

Ослушаться оказалось невозможно. Бельфегор пересел на кровать, осторожно кладя ладонь на живот Миа, — она, мимолётно закатив глаза, обеими руками притянула его голову для поцелуя. В какой-то момент та самая ладонь, незаметно для хорона, оказалась на левой груди девушки — единственная преграда: ткань топа, — и Бельфегор, вздрогнув, с усилием отстранился. Отведя взгляд от собственной руки, он посмотрел в глаза Миа, пытаясь хоть так понять, чего конкретно она от него хочет и что, самое главное, разрешает, — и резко протрезвел.

— Что не так? — верно уловила его настроение Миа, нервно облизывая губы. Бельфегор, чтобы она ничего не заподозрила, аккуратно провёл пальцами от её груди до пупка и улыбнулся.

— Вспомнил, что кое-что забыл. Хотел сделать тебе подарок, как вернусь, но мне почему-то кажется, что лучше перед, — торопливо разъяснил он, вставая. — Кто знает, на кого я там напорюсь, в этих копях…

Отвернувшись от Миа, недовольно — да нет, даже зло — буравящей его взглядом, Бельфегор отошёл к единственному в своей небогатой на вещи комнате книжному шкафу и открыл дверцу. Для вида роясь там, он успокаивал сердце, которому вдруг не понравилось выражение глаз его любимой девушки в преддверии их первой возможной близости — как объяснить ей, что на секунду Бельфегору показалось, будто перед ним человек, только что шагнувший на эшафот? Отчаянная храбрость, смирение с собственной участью, вызов — вместо уже ставшего ему привычного света ласки и нежности.

Морок. Почему Миа в который уже раз кажется ему мороком?

Забрав наконец то, что он спрятал между книгами, Бельфегор шагнул обратно к Миа, уже повернувшейся на бок и с интересом рассматривающей его, и протянул ей два глянцевых продолговатых листка:

— Вот. Было бы неплохо, если бы ты сразу сообщила мне своё мнение.

— Это что… билеты? — изумилась девушка, принимая подарок и вчитываясь. — Из Канари в На-Риву? На поезде? А, надеюсь, Присцилла Сократова — это я?

— Что ты, конечно, я, — фыркнул со смехом Бельфегор, сердце которого, только-только успокоившееся, вновь с силой колотилось во все доступные углы грудной клетки — до боли и мнимых синяков. — Я ещё не рассказывал тебе… С детства у меня мечта — выехать к морю. На поезде. Мы однажды так поехали с мамой, но на первой же станции отец снял нас с поезда и даже не объяснил почему.

— Ты же буквально через четыре часа полетишь к этому самому морю! — наморщила лоб Миа. — Это не то же самое?

— Нет. Это рабочая поездка. Не думаешь же ты, что на Гадюке я наслаждался горным воздухом?

— Ну допустим. А ничего, что в декабре я как бы учусь? Лемм пока кончился, а вот третий курс только начинается.

— Потому я и прошу твоего ответа, а не беру в охапку и в багажном отделении перевожу в На-Риву, — закатил глаза Бельфегор, стараясь казаться весёлым и непосредственным, в то время как настроение его стремительно портилось. Миа ни на гран не реагировала так, как он ожидал от неё. Кажется, она не просто не понимала этого его жгучего желания уехать к морю, она не хотела понимать. Думала о чём-то совершенно другом. Спасибо, хоть глаза не бегали…

— Раз это так важно для тебя — конечно, поехали, — наконец сказала Миа, даря ему уже знакомую тёплую улыбку и протягивая обратно билеты. — Никто там без меня не умрёт. А у тебя будет ещё один повод вести себя поосторожнее при захвате Дилана. Вдруг, ну, отстреливаться начнут?

— В полном людей порту. Смешно, — согласился Бельфегор, тоже надевая привычную маску. — Спасибо, Миа. Если ты не против, я схожу в душ, ладно? А потом…

— Потом? — заинтересовалась девушка, как будто невзначай стряхивая с плеча бретельку. Бельфегор вздохнул.

— А потом буду обустраивать свою командировку. Не скучай.

Не оглядываясь на неё, он вышел из комнаты и, завернув через два проёма в ванную, прикрыл за собой дверь, тут же пуская воду.

Душ, однако, работал вхолостую. Бельфегор замер у зеркала, глядя на своё отражение и мысленно ругая себя последними словами. Горячую он так и не добавил, потому стекло не запотевало и Бельфегор видел себя вполне отчётливо. «Идеалист! — прошипел он, с ненавистью смотря в собственные холодные жёлтые глаза. — Чего ты от неё ждал? Может, она просто боится, что больше не увидит тебя, и потому предложила, ещё не будучи готовой… Вы не так уж долго общаетесь, чтобы от её взгляда на тебя распускались розы! Почему ты считаешь, что она должна так же, как ты…»

У двойника, впрочем, никакой ненависти в лице не отражалось: Бельфегор опять тщетно пытался обмануться. Идеализм, излишняя романтичность, разбившаяся о жестокую реальность, были совершенно ни при чём. Просто он так и не смог до конца поверить Миа, чтобы с головой, как говорил Десмонд, в ней потеряться. Отражение ухмылялось сейчас почти так же, как это делал отец, и Бельфегору вдруг стало страшно от осознания того, что по факту они не так уж сильно отличаются. Он не только внешностью становился копией Мессии-Дьявола, он вёл себя как он. Распугал друзей, не пожелав учесть их мнение — кто сейчас к отцу, кроме Бертеля и Рэкса, обращается на ты? — причём распугал, остервенело защищая своё сокровище, и тем не менее опять подозревает его во лжи? Что дальше? Превратится в такого же самодержавного монарха? Просто потому, что он знает, как должно быть, а они все почему-то противятся?

В глазах отражения появилась обречённая уверенность, и Бельфегор не выдержал. Он и сам не заметил, как ударил в зеркало, — ощутил лишь запоздалую боль в рассечённой руке и, непонимающе посмотрев на пошедшее трещинами стекло, машинально сунул руку под ледяную воду. Вроде это Адамас любит заниматься самотравмированием, он-то что? И сколько вообще можно думать о всякой чепухе? Покачав головой, Бельфегор полез в верхний шкафчик за аптечкой, чтобы перемотать ладонь. Надо извиниться перед Миа…

Про воду он забыл. Выскочил из ванной, уже устремился было к своей комнате, как вдруг услышал голос Миа. Бельфегор остановился посреди коридора, в двух шагах от приоткрытой двери — в щель было отлично видно, что отошедшая к окну хорони разговаривает по телефону.

— У вас точно нет возможности успеть на последний рейс? — взволнованно спросила она. — Утром Бельфегор будет у вас. А если отправитесь в Наав, найдёт там. Садитесь на какой-нибудь другой корабль, слышишь, Герберт? Я вряд ли смогу дольше его отвлекать…

Умирать оказалось не так больно, как Бельфегор думал. Он распахнул дверь — Миа не услышала, она как раз обещала Герберту, что «попытается что-нибудь сделать». Интересно что? Привяжет к кровати, пользуясь тем, что Бельфегор позволяет делать с собой всё, что ей заблагорассудится? А что, с неё станется!

Неожиданно для себя Бельфегор рассмеялся. Миа чуть не подпрыгнула, в ужасе оборачиваясь и выключая телефон. Бельфегор видел и слышал себя как будто со стороны: вот его больной, безумный смех, смутно что-то напоминающий, оборвался, и, привалившись к косяку, с ухмылкой он произнёс: