Александр Забусов - Характерник. Трилогия (СИ)

— Кого там черти к порогу принесли? — встретил волевой громкий мужской голос домогательства снаружи.

Во дворе сразу пара собак разрывалась лаем сразу с того момента, как только машина подъехала к забору, а уж на стук в ворота ответила еще и рычанием, не прекратившимся и с появлением во дворе и самого хозяина. Жизнь хуторская такая, что ты сам себе и хозяин и охранник, и кормилец, а когда потребуется, то добавляется еще много «и».

Кардаш стараясь переорать собачий гомон, повысил голос для общения с хуторянином.

— Здрав будь, станишник! Помощь потребовалась, а на дороге только твой хутор ближе всего и попался по дороге.

— Чего надоть?

— Раненый у нас. Боимся не довезем!

— Погодь!

Дальше послышалось общение со «сторожами»…

— Ф-фу! Заразы! Место! Место, я сказал! Да замолчите вы, неугомонные! Сидеть!

…Звук хлопнувшей двери и женский голос.

— Кто там, Назар?

— Ты чего всполошилась, Аксинья? Люди подъехали, помощи просят!

— Можэ цэ бандюки?

— Не, непохоже! Иди, сам разберусь!..

Увидав бледное лицо Андрея, уложенного в горнице верхней части куреня, любопытная Аксинья, жена хозяина хутора, изрекла истину:

— За знахарем ехать треба. И ждать утра нельзя, бо загинет казак. Назар!

— Поехали, коль колеса имеются.

Трофим Лежнев казак справный, об этом молва по станицам издавна ходит. Только одинцом живет. Видать так ему удобно. Еще не стар и силушкой не обижен, да видать гулена, потому и пропадает из дому часто. Хозяйство на батраков иногородних бросает, так что может и год у родного порога не появиться. Когда турок на донскую землю припожаловал, прятаться на хуторе своем не стал, но и в войско под общую команду не пошел, а и по приписному не вызвали. У военных чиновников в бумагах ошибка закралась, будто бы Лежневу шесть десятков лет стукнуло. Сказывали, набрал таких же как сам розбышак и по турецким тылам огнем и сабелькой прошелся. Погуляли добре, сколь голов янычарских посносили с плеч, сколь техники ихней пожгли! Да только от отряда того рожки, да ножки остались. В расставленную специально для них засаду попали, а вырваться единицы смогли, да и те все в ранах были. Самого Трофима едва живого в хутор привезли. Никто не сомневался, что на погост вскорости несть придется. Ан, нет. Оклемался. Выжил и даже выздоровел. Да только когда фронт на месте встал, Трофим сник неизвестно куда. Отсутствовал долго. А два месяца тому, снова появился.

Поселковый атаман к нему претензий не предъявлял. Потому как казак на печи не сидел, а кровь за Отчизну пролил, но все знают, это просто отговорка. Старший урядник Митюков побаивался трогать знахаря. Да-да! Именно знахаря. К нему почитай весь круг со своими болячками ходит. Да что там круг? Весь верхний Дон о его знахарстве ведает. До войны помнится, сам войсковой старшина Кагарлицкский к себе приглашал, и после излечения, весьма доволен остался. А еще бабы кажут, что Трофим с нечистой силой знается. Мало того, черти знахаря боятся и лишний раз стараются обходить того десятой дорогой. Это тоже с их слов известно. Тьфу, на них! У старых казачек язык без костей. Дай им волю, они под любого казака иной раз такого нагородят, что и не было никогда, да и быть не могло…

А как на самом деле дело обстоит, так это только сам Лежнев знает, да только говорит он мало. Потому как силу слова сызмальства в голову втолковали. Слово, оно ежели умело сказанное, завсегда не исчезает, а в другую форму перетечь может. Урочным заговором можно вылечить или наслать болезнь, спасти жизнь или убить… Заговоры можно сравнить с сильнодействующим лекарством, которое может быть одновременно и целительным, и губительным, и, как и в случае с лекарством, вреда от них гораздо больше, чем пользы. Отсюда и болячки многие от словес приходят. Зависть, корысть, мелочность и трусость, все это в людских головах часто уживается с мыслями. А мысль, нет-нет, да и выскочит на язык, в слово оборотится, и не понимает человек, почему это болезнь именно его не обминула, в курень серой мышью прошмыгнула, да и свила в нем гнездо. Потом прибегут заполошные.

«Трофим Северьяныч, помоги!»

Трофим отказывал редко. А кому отказал, все понять не могли. Почему лечить не берется, ежели такие деньжищи предложены? Им ведь и невдомек, что знахарь тут уже бесполезен. От них землей сырой за версту несет. А буде он к ним руку протяни, так по этой руке так жахнет, что мало не покажется! А еще и близко к себе не допускал того, на ком кровь людскую, невинную чуял. Пустая трата сил и времени. Хотя, как бабы подмечали, в церковь знахарь захаживает редко, но все же бывает и там. Чаще его у балки увидишь, в той ее части, где дубы старые растут в большом количестве, а на людей в те места заплутавших, сон с кошмарами наваливается. На причастие к батюшке не подходит, а за церковной оградой общаются друг с другом без злобы. Вот и разберись в таких хитросплетениях. Суди, ряди, а правду все равно не узнаешь. Гложет вопрос неугомонных старух. Почему Трофиму столько лет как и им минуло, а он все не стареет и не стареет. Знать, не просто знахарь, а настоящий колдун!

Трофим посмеивался, только все больше и больше понимал, менять место жительства пора. Перебираться куда-нибудь поближе к югу… Да и родную кровь пора пришла разыскать… или все же жениться и детей плодить… Нет. Это не для него. Только время подошло казачью науку передать, характерников в этом мире почти не осталось. Катастрофа и война в тандеме постарались. А ученик еще должен впитать в себя силу духа и воли. Обладая уникальными знаниями и боевыми умениями, но, не имея должной духовной подготовки, Перунов Хорт становится опасным даже для своих, поэтому характерник, потерявший контроль над собой, долго не живет. Посему свой здоровый ребенок нужен. Обычно Спасу учат с детства, и передают знания внутри семьи. Считается, что для того, чтобы стать характерником, нужна генетическая предрасположенность. По преданию, силу характернику даёт предок из девятого колена рода. Но сам Трофим так не считал. Имеются, конечно, случаи, когда знания передаются стороннему человеку, но и этого детенка, еще умеючи отобрать нужно, способности правильно оценить и не ошибиться. О-хо-хо! Дело муторное.

По ночи подняли. Хутор разворошили словно муравейник. Работникам с утра поля проверять, так нет же, и их заодно разбудили. Хотел было рассердиться, только смотрит, сосед картуз в руках мнет, больше помалкивает. Волну чужой поднял. Ладно, что там стряслось?..

Перед Трофимом на постели лежал молодой парень в грязной одежде. Большая часть лица и голова в бинтах замотана, сквозь которые проступили плямы запекшейся крови. Восковой цвет кожи говорил о многом, да и дыхание болезного едва ощущалось. Скосил взгляд на Аксинью.