Валентин Егоров - 1941 год (СИ)

Он лежал на полке и вспоминал счастливые дни своего детства. Как однажды, когда ему было всего десять лет, его отец взял его с собой в Селезневские бани. Мальчугана тогда чрезвычайно удивило, ему надолго запомнилось одно обстоятельство! Почему-то все взрослые мужчины перед тем, как отправиться в помывочный зал, по пояс кутались в белые простыни? А он в это же самое время повсюду бегал совершенно голеньким, болтая из стороны в сторону своим еще не выросшим гульфиком! Ведь он, как бы тогда ни старался, так и нигде не смог разыскать своей мамы, ни своей, ни чужой! Ему же хотелось тело мамы сравнить со своим, понять, что же в мужчине и в женщине имеется такого разного, почему они не могут жить друг без друга, почему их так сильно влечет друг к другу?!

Вот и сегодня, когда Сероглазка его поцеловала в предбаннике, сказав, что любит его. Он и тогда не совсем понял истинного значения этого слова. В тот же момент ему просто хотелось сорвать с этой юной женщины ситцевое платьице. Завалить ее на лавку, чтобы ею обладать, стать хозяином ее тела. Как однажды нечто подобное с Иваном его соседкой по парте, татаркой Машкой, случилось под Новый Год. Тогда они вместе отпраздновали Новый Год. Машка сама напросилась, чтобы он ее проводил до дому. У нее дома никого не оказалось, а в Иване проснулся зверь. Совершенно неопытный в любви, он грубо со звериным рычанием вошел в Машку, а она от резкой боли закричала! В тот момент внутри его родилось одно замечательное чувство, он вдруг понял, что эта девчонка, уже женщина, она ему полностью принадлежала! С того Нового Года прошло уже два года, но ничего подобного ни с ним, ни с Машкой уже больше не повторялось! Он, по-прежнему, проказничал, подсматривая за девчонками. Парни его класса специально в стене расковыряли маленькую дырочку, чтобы иногда через нее подсматривать, как девчонки переодеваются на урок физкультуры!

Отмытый, в новой и чистой одежде Иван Фролов покинул баню, начал медленно подниматься по лестнице. Обеденный зал был наполовину заполнен народом. Уже ступив на вторую ступеньку лестницы, чтобы подниматься и дальше на второй этаж в свой номер, Иван вдруг увидел, что все члены семейства Вайсерманов собрались за одним столом в дальнем углу обеденного зала, они что-то яростно друг с другом обсуждали! Он хотело бы к ним подойти, чтобы поинтересоваться предметом спора, но вовремя сообразил, что ему самому там нечего делать, так как он не должен вмешиваться в этот сугубо семейный спор. Он должен был дождаться того момента, когда Вайсерманы примут окончательное решение по его предложению!

Как только голова Ивана Фролова снова коснулась подушки, он крепко заснул.

Фролов проснулся, за окном было уже совсем темно. На прикроватной тумбочке горел ночник, его абажур был развернут так, чтобы свет от ночника его бы не беспокоил, не падал бы на его лицо! Иван хорошо помнил, что этого ночника он не включал, тем более, его абажур не поправлял, укладываясь в постель. Проснувшись, он почувствовал, что сила в него снова вернулась, тогда он всем своим телом потянулся с такой силой, что его кости сладко захрустели! Парень почувствовал, что он, наконец-то, отоспался. Одновременно ему вдруг показалось, что сейчас в номере он не один, что в нем присутствует еще один человек. Иван прервал свои потягушки, упал в постель, прикрылся одеялом и только после всего этого осмотрелся. Практически он сразу же увидел Якова Вайсермана, отца семейства Вайсерманов. Старик сидел на стуле всего в паре шагов от его кровати, рассматривал его своими белесыми, выцветшими глазами, он молчал.

Яков сразу же заметил, что Иван Фролов проснулся, но все это время он молчал, старался ничем не нарушить тишину и спокойствие в этом номере. Обратив внимание, что Фролов его все-таки заметил и понял, что не один находится в помещении, хозяин харчевни зашевелился. Он свое лицо приблизил, чуть ли не к самому лицу Ивана, свои водянистые глаза не отводя от глаз этого русского юноши, старик слегка ядовитым тоном своего голоса вдруг поинтересовался:

— Ну, что, уважаемый господин, доволен тем, что внес такое смятение в семью Вайсерманов?! Заставил нас всю ночь просидеть за столом, решая, покидать ли нам или не покидать землю предков?! Но, прежде чем я сообщу тебе о результатах нашего семейного совещания, не мог бы ты ответить на мой один вопрос, кто же ты на самом деле? Русский ли ты Иван Фролов, или же поляк Вальдемар Косински?

— Мне не трудно ответить на твой вопрос, Яков. В зависимости от ситуации я и тот, и другой человек! Правда, хочу тебе честно сказать, что мне хотелось бы всегда носить фамилию, имя и отчество, данные мне моим же отцом. Я хотел бы всегда быть — Иваном Игнатьевичем Фроловым! Но ты, Яков, наверняка, слышал о том, что по временам у меня на родине творятся невероятные вещи! Проводились коллективизации, партийные чистки, раскрывались шпионские сети — в результате из жизни уходят сотни тысяч, а может быть, и миллионы простых людей. Когда я был Фроловым, то меня и моего отца по доносу сделали предателями родины,! Отец не выдержал пыток, повесился в тюрьме. Мать споили, я же год провел во внутренней тюрьме НКВД на Лубянке, когда мне было всего семнадцать лет! Бежал, скрывался от преследования, убивал агентов и оперативников НКВД. На моем счету сейчас их оказалось столько, что, если меня когда-либо арестуют, узнают, кем я являюсь, то меня расстреляют без суда и следствия! Поэтому сегодня я — Вальдемар Косински, гражданин Польши! Ну, что, Яков, ты удовлетворен моим ответом на свой вопрос?

— Если бы я только знал об этом раньше, когда ты сегодня перешагнул порог моей харчевни? Вряд ли я тогда оказал бы тебе…

— Ты имеешь в виду, что тогда вряд ли бы оказал мне своего гостеприимства?! Ну, что ж, Яков Вайсерман, твой ответ мне ясен и понятен! Дай, мне пять минут для того, чтобы я мог бы собраться, и навсегда покинуть твою харчевню. Скажу тебе, Яков, только одно, что внутренне, я был готов к такому решению твоей семьи. Поэтому готов хоть сию минуту отставить в покое членов твоего семейства и навсегда вас покинуть!

Но Яков Вайсерман только улыбнулся ему в ответ какой-то смущенной улыбкой и произнес:

— Да, о чем ты, Вальдемар, говоришь? Какое там, соберу вещи и уеду? Понимаешь ли, что мнение членов моего семейства разделилось только по одному вопросу. Я пришел к тебе так поздно, чтобы рассказать о том, что мой сын, Яков Вайсерман, завтра утром посетит деканат своего факультета, где напишет заявление о предоставлении ему академического отпуска в учебе. После этого Яков поступает в твое полное распоряжение! Семейство Цукерманов и их сын Генрих готовы переехать в Швецию. Там в Стокгольме Генрих и моя Кристина повенчаются. Таким образом, остаемся я и моя жена, Гелия, мы не приняли окончательного решения, так как не хотим покидать своей родины, Литвы!