Михаил Попов - Спальный район Вселенной (сборник)

– Ну вот… – пищал он. – И не следует путать профессиональную честность с фанатизмом! А ведь есть такие. Якобы ради науки отказываются от свободы выбора. Живут, как дикари!

Маша, не дослушав, развернулась и вышла вон. В тот же день она сказала маме, что расхотела быть историком.

Мама очень обрадовалась. Она сразу добыла Маше пропуск к себе на работу, в стоматологическую лабораторию. Там у них как раз назревал научный прорыв. Если вопрос адамантовой прочности коренных зубов был решен на генетическом уровне уже два столетия назад, то выпадение молочных как процесс естественный и не патологический был оставлен без внимания. Мама в составе группы ученых разрабатывала программу исключения „молочного“ цикла из развития человека. Зуб должен был возникать в младенчестве раз и навсегда, видоизменяться по составу и структуре в соответствии с возрастом ребенка и строго согласовываться с темпами роста челюсти.

Маша, конечно же, признавала важность маминой работы и все-таки то и дело ловила себя на мысли: вот бы разбить все их экраны и микроскопы. Пусть бы вся земля стала распаханным полем, пусть бы брели по нему чудаки в дурацкой одежде и бежал ободранный пес Пегас.

Настроек Маша больше не снимала, но всякий раз, выходя из дома, чувствовала помехи – легкие сбои в ощущениях. Через теплый майский воздух простреливали уколы метели, морской бриз доносил запах городской подворотни, а шелест волн сменяло навязчивое стрекотание машин, убирающих улицы. Возможно, это напульсник испортился, или костюм, или Машина голова сошла с ума. Все эти предположения было легко проверить, пройдя через капсулу коррекции, но Маше не хотелось ничего проверять.

Однажды утром, когда сквозь цветение весны прорвался и ударил Маше в лицо снежный ветер, она изменила маршрут и свернула в парк. Вздрагивая в переменных волнах тепла и холода, она подумала: надо выбросить то, что сломалось. Снять настройки, которые больше не стыкуются с ее мозгом. Решиться – и снять совсем.

Маша села на лавочку под благоухающей сакурой и включила режим обновления. „Машенька, выбери утро!“ – ласково шевельнулось в виске.

Стиснув зубы, Маша сорвала напульсник, сдернула капюшон вместе с обтекавшей лицо прозрачной маской. Метель захлестнула ее колючим ветром и свежим запахом снега. Парк был полон гуляющих, и это показалось Маше забавным – в такую-то погоду! Соотечественники в термокостюмах, каждый в своем мирозданье, улыбаясь, двигались по аллее. Маша смотрела на них без прежнего страха и отчуждения, скорее с любопытством опытного путешественника.

Немного поколебавшись, она достала из кармашка напульсник – на этот раз не для настроек, а чтобы связаться с абонентом.

– Здравствуй, Фролова, слушаю! – сказал молодой мужской голос, не высокий и не низкий, немного хриплый, как будто со сна.

– Николай Родионович, вы можете приехать в парк? Очень нужно! Я сейчас пришлю вам геолокацию.

– Что случилось? – хмуро спросил Кувшинкин.

– Ничего. У меня тут частично слетели настройки! – сказала Маша. Помолчала секунду и крикнула: – Нет! Я их выключила! Я сняла напульсник совсем!

Дожидаясь, когда примчится Кувшинкин, Маша стянула перчатку и собрала в горсть наметенный на скамейку снег. Сжала в комок. Пальцы покраснели и заныли, как ни разу не бывало в настройках – снег там всегда оказывался пушистым, теплым. „Интересно, какой он, Кувшинкин?“ – подумала Маша, растирая ладони. В целом ясно, а вот в деталях? Она тогда совершенно не разглядела, какие у него уши.

Термокостюм остывал потихоньку, Маша начала дрожать, а Николай Родионович все не шел. Наконец ее взгляд различил на аллее среди потока сомнамбул, на автопилоте уклоняющихся от столкновений, парня с отросшими волосами и взволнованным лицом. Он тоже увидел Машу и, ускорив шаг, подошел к скамье.

– Классная курточка! – сказала Маша. – Николай Родионович, где вы добываете шмотки? В заповедниках?

– Фролова, ты чего? – спросил Кувшинкин встревоженно и, склонившись к Маше, заглянул ей в лицо.

– А я вас вижу! – улыбнулась Маша.

– Да понял уже, – сказал Кувшинкин и озадаченно почесал нос. Снял затем смешную дутую куртку и накинул на Машины обтянутые комбинезоном плечи.

8

Уже много дней Маша жила без настроек. Она привыкла к огромным, похожим на бесформенные облака домам, к серым вереницам соотечественников и к жалким, безлистым по зиме, но все же отрадным насаждениям городского парка.

Плохо, что она никому не могла признаться в своем отступничестве. Даже маме. Хотела сказать тете Ларе, но не решилась. Все-таки тетя Лара, хотя и продвинутый человек, давно уже не придерживается радикальных взглядов.

Иногда они встречались с Кувшинкиным и шли в парк – полюбоваться погодой и обсудить впечатления. Привычно текущий по аллеям поток сограждан не мешал их беседе. Все равно деться от него было некуда. Изредка в толпе гуляющих вспыхивали странно одетые люди. С некоторыми Кувшинкин был знаком, они приветствовали друг друга улыбкой или взмахом руки.

Скоро Маша поняла: несмотря на присутствие в городе некоторого количества родственных душ, соратниками Кувшинкин не обзавелся. Он был вовсе не „революционером“, как поговаривали в университете, а обычным растерянным человеком вроде Маши.

Говорили в основном об истории. Кувшинкин, лишившись работы, еще глубже погрузился в любимую тему и в каждую встречу с жаром пересказывал Маше свежие мысли. Например, о том, что началом великого одиночества, в которое погрузилась цивилизация, стали простые наушники, позволившие человеку уходить в свой мир не только дома, но и на улице, на работе, в путешествии. Или о том, что никто из граждан не задумывается, за чей счет „банкет“, – „основное“ пюре, медуслуги и безбедная жизнь в настройках. Вечен ли ресурс и есть ли кто-нибудь у штурвала – или все уже давно дремлют в настройках?

Маша слушала Кувшинкина в полуха, зато смотрела во все глаза и не могла насмотреться на его взволнованное лицо и вертикальную складку между бровей. Ей казалось, она влюбилась насмерть, как в лучших книгах.

Без работы Кувшинкин тосковал, но держался. Ему не жилось, но все-таки он старался что-то придумать.

– И еще, Маш, у меня есть тайна! – как-то раз признался он ей. – Можно сказать, грандиозная. Я тебе ее выдам при удобном случае, ты готовься! Но сначала сам немного разберусь.

Маша забеспокоилась: лишь бы только ему и правда не вошло в голову взламывать коды настроек и подстрекать студенчество к революции!

Когда любовь и тревога стали невыносимыми, Маша сказала:

– Николай Родионович, давайте с вами уедем!

Кувшинкин сперва растерялся, а затем с азартом взглянул на Машу.