Андрей Чародейкин - Космофлот: Война и миры [СИ]

— Зачем? — поинтересовалось «дерево». — Разве вы можете изменить всё то, что снаружи?

— Нет, но, поняв, как всё вокруг устроено, мы можем приспособиться.

— А мы познаём себя, что бы познав, мочь изменить себя. Познавая и изменяя себя, мы растём. Рост это жизнь. Нет роста — будет увядание. Третьего никому не дано.

Алугомайя задумалась, пытаясь понять услышанное. А её собеседник сделал паузу. Хорошая беседа должна быть неспешной.

— Когда скорлупа, в которой вы летели через космическую пустоту, упала, и ударила, мы испытали боль, — задумчиво проговорило дерево.

— Мне очень жаль, что так вышло, — отозвалась фианка, припомнив, сколько деревьев погибло при крушении звездолёта.

— А нам нет, — возразил зелёный великан. — Но ты дослушай. Ветер нынче лёгок, разговор будет неспешный, и вдумчивый, как должно быть хорошему разговору.

Алугомайя послушно промолчала, любуясь пейзажем, рисунком облаков, движением зелёных волн по кроне леса.

— Мы очень древнее существо. На заре геологических эпох были времена, когда мы испытывали боль. Боль всегда внутри, но её причины часто снаружи. Боль — если подумать — вопрос личной силы: когда силы больше — боли меньше. И от того боль — основной стимул к личному росту.

Великан замолчал, давая время осмыслить сказанное. Затем неспешно продолжил:

— Я смотрю в себя — это важнее, чем смотреть наружу. Я внутри. Снаружи — не я. Мы смотрели в себя, и постигали себя. Так развивался наш разум. Чем больше мы себя постигали, тем эффективнее могли себя изменять. Мы росли, и росла наша сила. Росла наша сила, и причин для боли снаружи становилось всё меньше. Пока их совсем не стало. Долгие века мы продолжали смотреть в себя, постигать себя, и нам казалось, что мы по-прежнему растём! Мы заблуждались! Оказалось, что глядя в себя, себя не разглядеть. Нужны причины снаружи.

— Ты имеешь в виду боль, что ли? — недоверчиво переспросила Алугомайя. — Боль, как необходимое условие развития, роста над собой?

— Звучит странно, — заметил зелёный великан, и задумчиво покачал веточками, — но это так.

— Мир снаружи отзывается во мне внутри, — попытался объяснить Лес. — Как бы там ни было, но я всё же часть всего. Неотъемлемая часть. Всего что снаружи. Так выходит, что внутреннее и внешнее едины. Несмотря на то, что понятия внешнего и внутреннего противоположны до несовместимого! Но они едины. Взаимно проникают. Частично. Взаимозамещаются. Внутреннее и внешнее. Глядя на то, как во мне отзывается внешний мир, я могу видеть, куда и как расти. Могу пробовать. Ошибаться и снова пробовать. Когда мы стали слишком сильны, снаружи не осталось ничего, что могло бы вызвать какой-то отклик внутри. Теперь понимаешь?

— Удивительно, но, кажется, да, я кое-что понимаю, — задумчиво отозвалась фианка. — Это… странно! Мне никогда не приходило в голову ставить вопрос о личностном росте… с такого ракурса.

— Верно! Верно! — заволновалась крона великана. — Я говорю именно об этом! Общение с другим, который снаружи! С разумом, который понимает иначе! Это грандиозный источник вопросов и мыслей для роста!

Великан замолчал, и фианка не решалась прервать паузу первой.

— Вот почему я хочу пригласить сюда кохи! — неожиданно заявило «дерево».

— Кохи! — Алугомайя невольно вздрогнула, и, наверное, свалилась бы, не подхвати её бережно ветви. — Кохи не разговаривают! Хищники! Их стихия — разрушение!

— Что поделать! — вздохнул Лес. — Хищник рождён, что бы настигать жертву, и убивать. Таков смысл хищников. Если они перестанут убивать, они потеряют смысл, а это будет очень печально! Пусть прилетают сюда. Мы вырастим для них дичь — пусть охотятся! Если моя дичь окажется для кохи слишком резвой, или слишком сильной, мы вырастим что-нибудь слабее. И так хищникам кохи удастся сохранить свой смысл! А когда они сохранят свой смысл, они смогут говорить! Ведь почему кохи не говорят? Боятся, что если начнут с вами говорить, то уже не смогут вас убивать, и потеряют смысл себя! Вот почему. Так мы думаем.

— Вы нечто потрясающее! — только и смогла проговорить ошеломлённая фианка.

После выхода из гиперпространства им пришлось провести ещё долгую неделю в режиме торможения и маневрирования для исправления промаха при прыжке. Планета, к которой они летели, была уже отчётливо видна, но делать дополнительный «короткий» прыжок к ней Аритайя не решилась: слишком уж не точно прыгает «Наследие Предков», рискованно.

Аритайя провела последние пять суток в крайне взвинченном состоянии, вслушиваясь в свои предчувствия, пытаясь угадать, если ли поблизости хищники. Иной раз что-то такое мерещилось.

Как итог, когда «Наследие Предков» вышел на расчётную орбиту, девушка выглядела измученной, больной, и истощённой, а чувствовала себя и того хуже. А ведь теперь ей предстояла самая основная работа: каким-то образом отыскать на поверхности целой планеты несколько выживших фиан. Почему-то Аритайя надеялась, что следы крушения будут заметны. Ладно, Аренк — бесхитростный житель Великих Тундр, но она — офицер наблюдатель с пусть небольшим, но всё же опытом космических полётов! Наивная!

И с дурацкой древней системой связи так и не удалось разобраться! Аритайя сумела понять, как прокладывать курс, как указывать место посадки, но система связи так ей и не покорилась. В общих чертах понять управление системой связи удалось, но непонятым осталось самое главное: как выбрать абонента? Как и с пилотированием, здесь, в отличие от нормальных фианских звездолётов, нельзя непосредственно управлять направлением луча связи, нельзя задать частоту, фазу, поляризацию, канал кодирования. Здесь иные принципы: надо указать, КОГО ты желаешь вызвать, а КАК — звездолёт решит сам. Но какую систему использовали древние для выбора абонента, понять так и не удалось. И как теперь вызывать потерпевших крушение?

Аренк, глядя на занявшее всю переднюю полусферу изображение планеты, хмуро молчал. Аритайя чувствовала: парень растерян, и не знает, что делать дальше. Это почему-то вызвало у неё волну раздражения на себя: ладно Аренк — самозваный капитан, но она-то чем думала!

С силой потерев лицо ладонями, и буркнув под нос грубый упрёк самой себе, Аритайя вздохнула, и, приготовившись к кропотливому разглядыванию деталей ландшафта, увеличила изображение поверхности.

И почти сразу увидела стрелку. Контрастным красным цветом на фоне зелёного лесного массива.

Похлопав недоумённо глазами — мерещится всякое от перенапряжения! — она перевела камеру к другому участку. И увидела белую стрелку, перечеркнувшую целый горный массив.