Борис Мишарин - От Земли к Андромеде (СИ)

— Нет, — ответил Петровский, — к концу дня представлю свое видение вопроса. Благодарю за доверие, Николай Петрович, кто бы мог подумать еще несколько лет назад…

Ковалев улыбнулся, вспомнив, как когда-то писал на салфетке теорему Ферма в доме Петровского.

— Благодарить меня не за что, компьютер станет высшей похвалой для всех нас и особенно для вас, Федор Иннокентьевич.

Оставшись один, Ковалев вызвал к себе Ремезова.

— Валентин Николаевич, на комбинате создается новая лаборатория, которую возглавит Петровский. Это особо секретная лаборатория в секретном учреждении. За ее сотрудниками прошу установить особый режим контроля, знать каждого, с кем общаются жены и дети, бабушки, дедушки, проживающие совместно. Вы должны знать кто входит с ними в контакт, с какой целью и так далее. О лаборатории не сообщать никому, даже директору. Я, вы, Берестов, сотрудники лаборатории, Президент Романов — это исчерпывающий список лиц, знающий о ее существовании. Фамилии сотрудников вам назовет Петровский вечером. Прошу с каждым лично провести профилактическую беседу по вопросам безопасности, в том числе и с Петровским. У нас закрытое учреждение и члены семей должны быть аккуратны в выборе знакомств.

— Я понял задачу, Николай Петрович, мне потребуются дополнительные силы и средства, а Высоцкому обоснования.

— Да, в этом вы правы, Валентин Николаевич, каждому начальнику хочется знать больше положенного. Подготовьте перечень требуемого, я решу эту проблему сам.

Ковалев позвонил Высоцкому:

— Здравия желаю, товарищ генерал-армии, Ковалев. На прошлой встрече с Президентом он утвердил план моей работы на ближайшие десять лет. Я открываю новую лабораторию и Ремезову потребуются люди. Я поставил перед ним задачу — знать о сотрудниках все, в том числе лиц, входящих в контакт с членами семей. Ремезов свяжется с вами и обговорит конкретное количество тех или иных сотрудников. И еще, Геннадий Дмитриевич, Ремезов знает, что есть дверь, которую ему необходимо охранять, а что за этой дверью — он не имеет понятия. Заранее благодарю за понимание и поддержку.

— Николай Петрович, я должен знать…

— Извините, товарищ генерал-армии, Президент не включил вас в список лиц, допущенных к информации. Приказ об увеличении штатов мне нужен к утру, до свиданья.

Ковалев представил себе, как беснуется сейчас Высоцкий, станет порываться звонить Президенту, но не решится.

Он пригласил к себе главного бухгалтера Лаврову.

— Эльвира Борисовна, как чувствует себя финансовое состояние комбината? Завтра-послезавтра мне потребуется миллиард рублей в долларах для приобретения нового оборудования.

— Такая сумма на счете имеется, но баланс утвержден, Николай Петрович… по этой статье у нас нет денег.

— Запросите пятнадцать миллионов долларов срочно. Я понимаю, что их дадут в конечном итоге, но всю кровь высосут предварительно. Я переговорю с Войтовичем, чтобы он тоже подключился к этому вопросу.

Домой Ковалев вернулся уставший. На немой вопрос Вероники ответил сразу:

— Надоело — этому надо знать, тут согласовать, здесь решить, там объяснить. Мне так тебя не хватает, но я понимаю, что использовать тебя в качестве административного ресурса было бы не правильным. Хочется бросить все и взять себе выходной по середине недели. Опять же твои больные тебя не отпустят…

— Но мы тоже люди, — возразила Вероника, — можем заболеть, например.

— Мы не можем даже этого, — усмехнулся Николай и сразу же улыбнулся, — но ведь об этом никто не знает. Но лучше всего уехать в командировку…

Николай со Степанычем сверлили лунки на льду залива. Ледобур вгрызался без особых усилий, уходил на глубину, оставляя по ходу винта шапку измельченного в порошок льда, потом проваливался и вытаскивался наружу вместе с небольшим количеством воды. Специальной лопаточкой-дуршлагом лунка очищалась и становилась готовой для рыбалки.

Просверлив по две лунки, Степаныч с Николаем усадили своих женщин на деревянные ящички, настроили зимние удочки, измерив глубину до дна. Вероника с Катей внимательно наблюдали за настроем коротеньких удочек, чтобы вовремя успеть подсечь рыбку. Мужчины приложились к небольшим стаканчикам с водкой, как сказал Степаныч, для сугреву. Они еще не успели поставить стаканчики, как радостно вскрикнула Вероника, а за ней следом и Катя, вытаскивая на лед по окуньку. Рыбки потрепыхались на снегу немного и застыли. Степаныч налил водки по глоточку, подал женщинам.

— Девочки, с первым уловом вас, греемся и за рыбалку, — довольно произнес он.

— Да мы не замерзли, — ответила Катя.

— Это у них, мужиков, сленг такой, выпить — значит погреться, — пояснила Вероника, беря стаканчик, — еще неизвестно, что для них важнее — сугрев или рыбалка?

— Тоже мне, философы нашлись, — пробурчал Степаныч.

— Вот вы врачи, — решил поддержать Степаныча Николай, — что для человека важнее — сердце или печень?

— Сердце, конечно, — сразу же ответила Катя.

— Двойка тебе, Катенька, большая, крупная, мохнатая двойка. Человек не может жить ни без печени, ни без сердца. Как и рыбалка с сугревом — они неделимы.

— Черти вы, мужики, — ответила с улыбкой Катя.

— Это конечно, — согласился Степаныч, — пора и по второму разу соблазнить ангелочков.

Он налил всем понемножку водки. Солнышко в марте пригревало уже по-летнему в сравнении с декабрем, и его отблески на белоснежном снегу заставляли жмуриться рыбаков. Погода стояла прелестная — ни ветерка, ни тучки на небе, настроение отменное! Когда каждый поймал по три окунька, Николай стал готовить коптилку. Он положил на дно срезанные заранее веточки тальника, поставил сетку, обмазав ее подсолнечным маслом, извалял окуни в соли и уложил на сетку. Примус, установленный прямо на льду, равномерно гудел. Вскоре из коптильни пошел душистый парок, смешанный с дымком от тлеющего тальника и запахом копченого окуня. Компания успела еще раз сугреться и через сорок минут кушала свежекопченый окунь.

— Разве такое найдешь в каком-нибудь ресторане?! — восхищался Николай.

— Чего же вы нас в выходные сюда ни разу не вывозили? — с добротой упрекнула Катя мужчин.

— Январь-февраль не сезон для зимней рыбалки, — оправдался Николай, — да и хорошее хорошо, когда понемногу. Теперь только летом сможем вырваться на природу и порыбачить. Работы много… задумал я дельце одно и если выгорит, то через год-два наша клиника загремит на весь мир.

— Она и так гремит благодаря Веронике, — возразила Катя.

— Если быть точным, то гремит все-таки не клиника. Если получится задуманное, то прославится именно клиника, а позже и вся российская медицина. Это не скачок, Катя, это будет революция в медицине. Но пока об этом еще говорить рано.