Алекса Кейн - Хроники вечной жизни. Проклятый дар

– Где Марсель?

– Он утонул, папа, – прошептал Рене еле слышно.

– Что-о??? – заорал отец и, схватив мальчика за плечи, бросил его на скамью.

В этот день восьмилетний Рене впервые узнал, что такое розги.

Любимыми развлечениями горожан были ярмарки и уличные представления. Каждое воскресенье на нескольких площадях Парижа выступали балаганы, бродячие актеры и музыканты. Представления были самыми разнообразными: цирковые номера, спектакли, буффонады, подражающие греческим трагедиям. Особой популярностью среди знати пользовался так называемый Суд Любви, спектакль, в котором актер задавал зрителям каверзные вопросы о дамах, пытаясь поймать мужчин на незнании предмета.

Особым видом представления были публичные казни. Они считались зрелищем назидательным, позволяющим не забыть о бренности жизни и предостеречь молодежь от ошибок. На казни и сожжения приходили целыми семьями. В зависимости от того, кем был приговоренный, толпа либо улюлюкала, требуя жестокой расправы, либо сочувствовала жертве; женщины и дети, не стесняясь, плакали от жалости к несчастному, которого убивали у них на глазах. Но если бы его вдруг помиловали, они бы почувствовали себя обманутыми.

Ремесленники и торговцы, для которых Суды Любви были слишком утонченны и непонятны, ходили на них, чтобы одним только присутствием подчеркнуть свой высокий вкус. На самом же деле простолюдины предпочитали разгульные мистерии о смерти и аде, получившие в народе название Пляски Смерти.

Именно на такое представление повел Клод сына. Вечером они пришли на Гревскую площадь, Рене протиснулся сквозь толпу и сел вместе с другими мальчишками впереди всех, перед большим деревянным помостом. К нему с двух сторон вели лестницы, по углам стояли высокие факелы, освещая все вокруг неровным, колеблющимся светом. Рене, с нетерпением ожидая начала, разглядывал площадь. Позади помоста в наступающей темноте чернел силуэт знаменитого «Дома на сваях» – каменного здания, в котором заседало собрание гильдии купцов. С торца площади расположились дома зажиточных горожан с крышами из черепицы.

Наконец представление началось. Все затихли. На помост медленно и торжественно вышла высокая фигура, с ног до головы закутанная в темный плащ, с длинным посохом в руке. Она прошла мимо факела, пламя осветило мертвенно-белое мужское лицо под надвинутым на лоб капюшоном. Рене вздрогнул: он никогда не видел таких бледных людей. «Это не человек, – подумалось ему, – тогда кто же?» Словно отвечая на его вопрос, фигура протяжным голосом продекламировала:

Рене похолодел. Так вот она какая, Смерть! Вот кто забрал его мамочку! Он смотрел на закутанную фигуру со смешанным чувством страха и гнева.

А на сцене между тем загудели рожки, и началось действо. Под протяжную, громкую музыку на помост по правой лестнице один за другим выходили актеры в одеяниях рыцарей, ремесленников, крестьян, лавочников, мужчины и женщины, взрослые и дети. Их плавные движения напоминали танец. Некоторые из них изображали на ходу свою профессиональную деятельность, другие просто медленно двигались в сторону черной фигуры. Каждого проходившего мимо Смерть касалась кончиком посоха, после чего жертва скидывала одежду и, оставшись в одном белье, слабыми, неуверенными шагами спускалась с помоста по противоположной лестнице и исчезала в темноте.

Рене смотрел на сцену испуганными, широко открытыми глазами. «Удивительно, – думал он, – как все голые люди похожи. Не поймешь, кто из них рыцарь, а кто простолюдин». И снова, словно в ответ, черная фигура промолвила:

Постепенно музыка рожков и дудок становилась быстрее и резче, плавные движения актеров ускорялись и вскоре походили на какую-то безумную пляску. Вот на сцену выбежала девушка в белых одеждах, свет факелов причудливо играл на копне ее золотистых волос. Она была очень молода, почти ребенок, и потрясающе красива. Смерть дотронулась до ее плеча посохом, и девушка упала, вытянувшись ничком. Фигура в черном захохотала и продолжила:

Зрители дружно ахнули. Рене сидел ни жив ни мертв. Ему казалось, что он чувствует смрадный запах, исходящий от этой черной фигуры. Эта мерзкая Смерть, она издевается над ними! Она глумится и насмехается. Всё бесполезно, говорит Смерть, всё тщетно, есть только она, могущественная и всесильная! Мальчик дрожал всем телом, в голове его беспорядочно метались мысли: «Нет, нет, я не хочу умирать, это неправда, я не умру! Главное – не встречаться с нею взглядом, и тогда она меня не заберет».

А на сцене продолжалась дикая, необузданная мистерия. Рожки и дудки, казалось, сошли с ума и выводили громкие, сумасшедшие мотивы. Актеры визжали, тряслись, подпрыгивали, падали, и только Смерть среди всего этого безумия оставалась неподвижной. Но вот она подняла голову и, перекрикивая звуки спектакля, провозгласила:

Произнося последние слова, Пьер Ормэ, актер, изображающий Смерть, посмотрел на маленького мальчика, сидящего перед помостом. Их взгляды встретились, и в глазах ребенка Пьер увидел безраздельный ужас. В следующую секунду малыш с криком вскочил и бросился бежать, в панике продираясь сквозь толпу. Пьер мысленно улыбнулся: похоже, он хорошо играет свою роль, хозяин труппы будет им доволен.

Рене бежал по темным улицам Парижа, не видя и не слыша ничего вокруг. Господи, что же делать? Смерть посмотрела прямо ему в глаза, она сказала, что он будет следующим, она хочет забрать его, она рядом! Дыхание Рене прерывалось, ноги не слушались, но он бежал до тех пор, пока не достиг спасительного дома в конце улицы Сен-Дени. Уж тут-то она его не достанет, здесь командует не мерзкая смерть, а отец! Забившись под рабочий верстак, Рене сжался и закрыл глаза. Тут позже его и нашел отец. Клод крепко прижал к себе сына и долго успокаивал его, дав себе обещание впредь не водить Рене на подобные представления.

Рене подрастал, ему было уже девять, и отец начал приобщать его к своему ремеслу, решив, что знание ремесла не помешает сыну. Сначала Клод давал Рене простые поручения – вырезать лекало, завязать узелки, но со временем мальчик уже мог заменить отца на любом, даже самом сложном этапе изготовления перчаток. Вдвоем они садились за стол у окна, работали, тихонько переговариваясь, а заодно поглядывали на улицу, где под навесом на длинной лавке был разложен их товар.