Алекса Кейн - Хроники вечной жизни. Проклятый дар

Франсуа подозревал, что причиной такой воинственности были личные интересы Гизов. Так, кардинал Лотарингский получал тридцать тысяч ливров в год от церковной десятины. В случае победы гугенотов, ратовавших за уничтожение налогов в пользу отдельных лиц, Шарль лишился бы дохода. Кроме того, де Гизы стремились погубить руководителей протестантов, короля Наварры Антуана де Бурбона и его брата Людовика Конде. Эти знатные аристократы, будучи принцами крови, имели право на участие в Королевском совете и могли уменьшить влияние Гизов в королевстве.

Что касается Франсуа, то он, хоть и считал себя истинным католиком, не мог не понимать, что гугеноты во многом правы. То ли под влиянием Нострдама, то ли в силу других причин, но он втайне сочувствовал протестантам, причем тем сильнее, чем более притесняли их де Гизы. Многие при дворе, как и Франсуа, прекрасно понимали их корыстные мотивы, и он не раз в приватной обстановке призывал Екатерину ограничить их власть. Она как могла пыталась нейтрализовать их воинственность, постоянно балансируя между интересами католиков и гугенотов.

Ежедневно и ежечасно королева занималась политикой, пытаясь предотвратить разгорающуюся религиозную войну и поправить финансовое положение страны. А ночью предавалась своему горю. Каждое утро она появлялась с опухшими глазами, и все придворные видели, как тяжело она переносит потерю.

Только сейчас Франсуа понял, какой страшный удар нанес своей королеве. Никакие предательства и пропавшие письма не могли сравниться с той болью, которую она переживала. Шевалье никак не ожидал, что Екатерина настолько любила своего неверного супруга, и уже почти жалел о содеянном. Смотреть в глаза королеве стало для него пыткой. Единственное, чем он себя оправдывал, было спасение брата. Франсуа испросил у Екатерины письменное помилование и лично повез его в Шатле.

Начальник стражи с поклоном принял у него бумагу и попросил подождать. Франсуа уселся на деревянный стул в холодной каменной приемной. Обстановка тут была сурова и малоприятна, но он решил запастись терпением: шевалье желал лично удостовериться, что сын Женевьевы освобожден.

Через несколько минут начальник стражи вернулся. Он был явно растерян и, запинаясь, предложил Франсуа следовать за ним. Они прошли через большую залу с камином и оказались в длинном узком коридоре, в конце которого находилась дверь. Это была комната прево, который принял посланника королевы тотчас же.

Это был невысокий коренастый господин с обычно резкими манерами, но сейчас он явно был в растерянности. Он вскочил, усадил Франсуа на неудобный стул и остался стоять рядом с ним.

– Видите ли, шевалье, произошла неприятнейшая ошибка, – осторожно начал он. – Дело в том, что господина де Леруа у нас нет.

– Где же он?

– Увы, сударь, он казнен.

– Чепуха, – поморщился Франсуа. – Его казнь назначена на семнадцатое, до нее еще четыре дня.

– И тем не менее это так. Нам было приказано немедленно казнить четверых заключенных, чтобы с ними могли работать доктора.

Романьяк начал терять терпение:

– О чем вы, господин прево? Какие доктора?

– Позвольте, сударь, я все объясню. Когда его величество был ранен в глаз, мы получили приказ срочно обезглавить четверых узников, казнь которых была назначена на ближайшее время. Это было необходимо, чтобы хирурги могли провести эксперименты с отсеченными головами и помочь королю.

Франсуа похолодел. Он вскочил, да так и замер, бессмысленно таращась в стену. Господи, как же он не подумал, что одним из этих несчастных может стать Антуан! Иезус-Мария, какая горькая ирония – он убил короля, чтобы спасти брата, а того казнили, чтобы спасти ко- роля!

Совершенно ошарашенный, Франсуа повернулся и, натыкаясь на мебель, словно слепой, двинулся к выходу. «Прости, Женевьева… Я не смог спасти твоего сына. Мое копье убило разом и его, и короля».

Теперь и смерть брата легла на душу Франсуа тяжким бременем вины. Лишь малым утешением служил тот факт, что Монтгомери не преследовали. Граф, теряясь в догадках по поводу случившегося, предпочел покинуть двор и отправился в Англию.

Несмотря на муки совести, Франсуа видел перед собой прекрасную перспективу. Екатерина фактически стала правительницей государства наравне с Гизами, и он, будучи ее доверенным лицом, родичем и другом, теперь рассчитывал на реальное участие в делах страны. Двенадцать лет он не имел власти и был лишь дворцовым интриганом, поскольку его покровительница была отстранена от управления Францией. Но теперь…

В сентябре Франсуа, как и весь двор, отправился в Реймс, где состоялась церемония коронации Франциска. Возвращаясь в Париж, шевалье тешил себя благостными мыслями о будущем могуществе.

Между тем приближалось время, когда принцесса Елизавета, выданная замуж за короля Филиппа, должна была ехать в Испанию. Екатерина пыталась, сколь возможно, отсрочить отъезд четырнадцатилетней дочери, но бесконечно удерживать ее было невозможно.

Вскоре после возвращения из Реймса королева вызвала Франсуа и сказала:

– Дражайший брат мой, король Филипп торопит нас, и я вынуждена отпустить Елизавету. Однако, вы знаете, она юна и неопытна, и я опасаюсь того, что может произойти с ней в Испании, которая еще недавно была нашим врагом. Как бы ни было мне больно расставаться с вами, я прошу вас, дорогой кузен, поехать с нею. Мне известна ее привязанность к вам, и ей будет легче на чужбине, если рядом будете вы.

Потрясенный, Франсуа молчал. Как?! Уехать сейчас, когда власть, о которой он мечтал, так близка?! Покинуть свою могущественную покровительницу и отправиться во враждебную Испанию, где вряд ли его ждет какое-то влияние? Чего ради?

Заметив его растерянность, Екатерина мягко сказала:

– Поверьте мне, Елизавете вы сейчас нужнее.

– Но, сударыня, как же…

– Прошу вас, дорогой кузен, не печальтесь. Я понимаю, вам невыносима мысль о расставании, но надеюсь, ее дружба сумеет заменить вам мою. Я же утешусь тем, что моей дочери легче рядом с вами.

Мысли Франсуа отчаянно метались. Что придумать, какие найти слова, чтобы убедить королеву отказаться от этого глупого плана? Но удар был слишком неожиданным.

– Мадам, я… я не знаю, что ответить. Мне действительно очень не хочется вас покидать.

– Поверьте, еще менее я желаю вас отпускать, – развела руками Екатерина. – Это только ради дочери.

Выбора у Франсуа не было. Он склонил голову в знак согласия.

– Сударыня, единственная мечта моя – служить вам там, куда вы пожелаете меня направить. Я буду рад сопровождать ее высочество, но не соблаговолите ли вы сказать, как долго мне следует там оставаться?