Валерий Большаков - Ракетчик звездной войны

– Ур-ра-а! – вновь поднялся торжествующий крик, и энтузиазма в него было вложено не меньше.

Кузьмичев подошел к группке своих. Вместе стояли Воронин, Луценко, Сегаль, Саксин, Переверзев.

– Неужто все? – неуверенно улыбнулся Трофим Иваныч.

– Я доктор? Я знаю? – пожал плечами Кузьмичев. – Может, и опять пожалуют. И тогда уж мы все тут ляжем. Или наши с Земли прилетят, и все образуется…

– Машина подана! – закричал Аркадий, дурачась. – Просим пассажиров занять свои места!

Георгий бросил: «Пошли!» и повернул к орбитальному бомбардировщику, двадцатиметровому аппарату, похожему на толстое веретено, сплющенное по продольной оси. В бомбовом отсеке было темно, и Кузьмичев, пользуясь чином координатора в личных целях, устроился рядом с Аркадием. Хоть на экраны поглядеть.

– Летим, голуби войны!

В небо медленно поднимались штурмовики и космоистребители с опаленными огнем бортами. Взлетел и бомбовоз.

– Семь бомбардировщиков, – гордо считал Луценко, – пять штурмовиков, три истребителя. Недурные трофеи, понима-ашь…

Понизу заскользили леса, сменяясь лаковым сверканьем желтых пустошей. Потом равнина вздыбилась горами. Необъятные склоны задирались и задирались кверху, пока не сменились искристыми снежниками. И вот острия вершин скользнули под днище.

Эскадрилья понеслась вниз, как на салазках с горки.

Кузьмичев поначалу ничего не узнавал с высоты птичьего полета, но потом показалась плешь Серых Болот, выступило нагромождение скал Базовой горы, заскользил внизу Южный лес. И вот он, холм-полушарие над базой лонгструмпов!

Машины пошли на снижение и сели, как попало. Зачмокали мембраны люков, ополченцы повалили наружу.

Не скоро, но все же выглянули знакомые лица, пошло узнавание, и радостная весть разнеслась, как огонь по бикфордову шнуру.

Первой вынеслась Алла Миньковская, раскидывая руки, и Кузьмичев пошагал ей навстречу, отмякая и сбрасывая тяжкие вериги ответственности, тревог и забот. Он был дома.

Прошел месяц, потом другой и третий. Лето покатилось к осени. Начались дожди, короткие, но бурные – небеса, черные от набухших туч, казались сизыми из-за подсветки бесчисленными молниями. Гром грохотал так, будто за облаками прокатывались тысячи железнодорожных составов, а вода была повсюду – падала сверху тяжелыми струями, почти без просвета, месила почву, растекалась мутными ручьями, затапливая низины и свергаясь с возвышенностей.

Проходит пять минут – и небо проясняется, вода утекает, начинается парилка.

Зверье вело себя беспокойно – близилось время миграций. Орнитозавры дрались, схватываясь прямо в воздухе, и падали вниз вопившими клубками. Мрачные годзиллоиды бродили по зарослям и будто сами искали приключений, набрасываясь на стаи арахнозавров. Даже тихие обычно трахеодонты ревели по берегам рек, угрожающе качая головами.

У людей с базы лонгструмпов были свои проблемы. Ксенологи быстро «подобрали ключики» к тайным ходам, и оказалось, что база представляет собой огромное сооружение, уходящее под землю на одиннадцать горизонтов, с рабочей гидросистемой и термоэлементами, скрытыми под облицовкой стен. На минус-втором горизонте расположили школу, ниже – детсад и ясли. Оборудовали госпиталь. Появились жилые отсеки – общие, на десять койко-мест, и семейные. Ночью люди отсыпались, днем усердно трудились, а по вечерам собирались в залах отдыха. Так что места хватало.

Зимой на базе будет тепло и довольно светло, воды – хоть залейся. А вот продукты питания были в дефиците – каждый день охотничьи экспедиции отправлялись на сафари, добывая трахеодонтов и даже годзиллоидов, заваливая гигантов с помощью лучеметов себумской системы.

Женщины рыли корнеплоды картоплянии, собирали болотные ягоды, отжимали и сушили питательные водоросли с озер, снимали кору с псевдобураков и срезали вкусную зернистую подкорку. А на базе вместе с мужчинами разделывали туши убиенных бестий, коптили мясо, сушили, перемалывая вместе с жиром в порошок-пеммикан. Заготовками занимались все, никто без дела не сидел, и это было лучшим лечением посттравматического синдрома.

Недавние смерти и мучения, убийства и уничтожения врага – все это отходило в прошлое, затушевывалось, размазывалось памятью. Люди все чаще забывали поглядывать на небо, ожидая прибытия себумского крейсера, нарушали режим тишины, вовсю пользовались фонарями по ночам.

Координатора Кузьмичева это не злило, а даже радовало. Люди двадцатого и двадцать третьего веков перемешались окончательно, перезнакомились, пере-дружились, перелюбились даже.

Марк Виштальский жил с Сарой, родившейся в 2200 году. Переверзев сначала встречался с изящной Моникой, потом девушка ушла к Джафару Раджабову, но бравый десантник недолго холостяковал – Алла сказала по секрету, что Шурик целовался с Машей Пивоваровой.

Даже профессор Воронин переехал к пышногрудой Малин Мелькерсен, которую он влюбленно звал «моей маленькой валькирией»…

Люди – враждовавшие, ненавидевшие друг друга, испытывавшие страхи и непонимания, стали просто землянами, когда пришел общий враг. Потому как, воюя вместе против чужих, выходцы из разных времен сделались своими.

Не стало СССР, не стало Российской Федерации, а потом и Евразийского союза. И что? Земля-то осталась! Как крутилась, так и крутится вокруг Солнца, подставляя бока с Африкой, грея Тихий океан, прозябая Антарктидой.

Те же елки-березки растут под Москвой, те же кафе привечают завсегдатаев на парижских бульварах, те же чопорные джентльмены с «жесткой верхней губой» сверяют часы по Биг-Бену.

Правда, обещанный рейсовый звездолет никак не прилетает, но мало ли колоний у землян! Никто не обещал первопоселенцам легкой жизни…

* * *

С охоты Кузьмичев вернулся поздно. Пока разделали тушу трахеодонта, пока развесили куски в коптильне, пока душ и прочие дела, ночь отсчитала час темного времени.

Усталый, но довольный Георгий прошлепал босыми ногами в свой спальный отсек и проник внутрь на цыпочках.

– Я не сплю, – отозвалась Алла.

– А почему ты не спишь? – грозно нахмурил брови координатор, но пани Миньковская почему-то не испугалась его.

– Тебя жду, – промурлыкала она.

Кузьмичев разделся и отдернул тяжелую штору. Алла лежала на постели, вытянув ноги и заложив руки за голову. Слабый свет ночничка высвечивал точеные полушария грудей, протягивал тени по животу и между ног.

– Гоша…

* * *

…Бурно дыша, оба повалились, отдыхая от страстных трудов, а потом, когда дыхание пришло в норму, они обнялись и прижались друг к другу – две половинки одного целого.