Геннадий Башунов - Злая Игра

Клинки Тени изрубили её тело за несколько секунд. Я снял левую перчатку и положил ладонь на самый большой ошмёток химеры. Разбуженный Комок что-то проворчал, но послушно принялся пропитывать мясо ядом. Спустя четверть часа я отволок останки химеры к пруду и зашвырнул их туда. Вода забурлила от набросившихся на мясо трупоедов.

Игнорируя все вопросы Комка, я вернулся к мельнице. Пусть её стены и каменные, но потолок и перекрытия деревянные, не говоря уже о мебели. Огниво я нашёл быстро. С ним пришлось повозиться, но вскоре куча мелкой щепы весело потрескивая горела в углу дома.

Оставалось последнее дело. Я нашёл стул и, встав на него, принялся вылавливать гомункула из чана. Варево обжигало кожу, разъедало плащ, но я справился, хотя пришлось повозиться. Тело недоделанного оккультиста полетело на пол. Его почти сросшийся рот раскрылся, и я услышал тихий стон. А за ним последовал мучительный вопль — я швырнул его в огонь, который уже пожирал мебель и перекинулся на потолок.

Выходя, я закрыл дверь и припёр её черенком от лопаты. Вой гомункула преследовал меня ещё несколько минут.

«Куда теперь?» — спросил Комок.

«К войску, срежем дорогу по лесу».

«А пустят?».

«В обоз пойду — спать охота».

Мы шли по предрассветному лесу, и я слышал, как по нему ползёт весть о ближайшем конце Культа.

Но Гниющий, спрятавшийся в самой глубине Белой Рощи, был с этим не согласен. Он почувствовал уничтожение своей лаборатории и теперь искал виновного. Я почувствовал его злобу, прикоснувшуюся ко мне, и я ответил ему тем же.

«Не боишься? Он — почти бог. Гасп хотел сделать из него своего преемника, я прочёл об этом из его силы».

«Нет. Только жалею о том, что отпустил ведьму».

Я проснулся уже после полудня. Комок всё это время бдел, обещая разбудить меня в случае опасности. Опасности, значит, не было.

Я выбрался из-под вороха пыльных мешков и угрюмо глянул на возницу. Тот ответил таким же мрачным взглядом, но в этот раз даже пикнуть побоялся — под утро я недвусмысленно намекнул ему, что с ним может случиться, если он не пустит меня поспать. Возница, конечно, сказал, что позовёт героев, на что я ответил, что уж ему-то точно будет наплевать на всё происходящее вне зависимости от того, поймают меня герои или нет.

Жутко хотелось есть, а полуденный привал я, судя по всему, проспал. К своим идти не хотелось (да и вряд ли мне там обрадуются), у местных спрашивать тоже толку нет. И что делать? Я вытянул ноги и, уставившись в никуда, размышлял о еде, не собираясь пока слезать с воза. Комок заявил, что хочет спать и «ушёл».

От голода меня спасла Инча. Должно быть, знала, где я еду. Она притащила мне свёрток с пресным комковатым сыром, твердокаменной вяленой кониной и двумя тёмно-серыми сухарями, пахнущими плесенью. Молча отдала всю снедь мне и так же молча ушла, никак не отреагировав на мою благодарность.

Интересно, Гая в курсе?

— Не понимаю, — медленно прошипел возница, — как такие светлые и добрые люди терпят здесь всякую мразь.

— Да ещё и подкармливают, — промямлил я, стараясь прожевать конину. Пришлось выпустить зубы. Это придало лицу возницы, который на свою беду повернулся ко мне, бледно-зелёный оттенок, что порядком меня позабавило.

— Нападения за утро были? — спросил я, разделавшись с едой.

— Нет… — нехотя ответил возница.

— Ясно. Сколько ещё до города?

— До Светлого Места? Миль десять.

Вот оно как. Двигались мы, вроде бы, и не медленно, но прошли за этот день всего десяток километров. И пройдём ещё не более двух-трёх, если вспомнить, как рано вчера был объявлен бивак. Значит, до города, где нас поджидает подкрепление, доберёмся не раньше послезавтрашнего обеда.

Я спрыгнул с воза и, пообещав вознице встречу под утро, ушёл в лес. Тот в ответ злобно (но очень тихо) выругался. Я, не оборачиваясь, помахал ему рукой. Плевать мне было на его ненависть ко всем игрокам и ко мне лично. Армия пёрла вперёд так, будто её командиры знали, что никаких засад и ловушек по дороге нам не готовят. Сколько мы миновали хуторов подобно вчерашнему? Сколько дезертиров и разбойников сейчас спрятались по лесам, ожидая нашего ухода?

Впрочем, армия для такой работы не годится. Зато гожусь я.

К тому же, меня бесило то, что я отпустил ведьму.

Сначала я отошёл назад на те десять километров, что союзники прошли за день. Дорога была пустынной и выглядела абсолютно заброшенной, если не считать свежее лошадиное дерьмо. Лес, кажется, тоже пустовал. Слишком далеко заходить я не стал — не хотел терять времени, надеясь, что дальше в лесу разбойники и оккультисты будут встречаться толще, да и в большем количестве. Тогда я нагнал войско (в одиночку под Плащом Тени я двигался в разы быстрее войска), время от времени всё же отклоняясь на километр-полтора от дороги. Как раз объявили привал, все опять взялись за строительства лагеря. Я прошёл через ещё незакрытые дыры в «сигнализации», вынырнув из Тени перед самым носом пары ребят, сооружающих ров, взял свободную лопату и принялся им помогать. На меня косились, но гнать никто не гнал. Я вместе со всеми закончил работу, принял ужин и, так и не обменявшись ни с кем даже словом, ушёл за периметр.

В сгущающихся сумерках вновь запахло кровью и смертью. За час я обошёл все окрестности, но наткнулся только на заброшенный лагерь оккультистов. Я поворошил золу с осколками обгоревших детских костей, надеясь, что хоть как-то получится засечь противника, но лагерь, судя по всему, был заброшен уже несколько дней. Тогда, не выбирая никакого особого направления, я углубился в лес.

Ночь вышла муторной и грязной. Я убил трёх слухачей, двух нюхачей и полдюжины прячущихся на заброшенной ферме людоедов. Допросив одного из людоедов, я узнал, что о приближении нашей армии знали за неделю, и почти все, кто мог бояться нашего гнева, разбежались. Вероятно, местный сброд будет ждать исхода битвы в Белой Роще, а уж потом решать, возвращаться или нет.

Пусть добыча и была скудной, но я порядочно наломался, таская трупы. Плевать, что здесь никого не осталось, кто-то всё равно вернётся. А значит, нужно оставить возвращающимся знак. Из людоедов я составил гирлянду и повесил её на дереве объявлений на пересечении двух лесных дорог, а служителей Культа подвесил на тракте, чтобы их смогли увидеть союзники. Чёрт знает, что за игру я затеял и с кем играл. Вероятно, хотел побесить Судью. Острая неприязнь по отношению ко мне выливалась в ответную злость от меня. Я не собирался никому ничего прощать и, тем более, подставлять другую щёку для удара.

Ночевал опять в обозе, у знакомого возницы. В этот раз он вякать не стал.

День вновь начался спокойно. Армия плелась по пустующей дороге со скоростью хромой черепахи, а я сходил с ума от скуки. В этом занятии мне очень сильно помогал Комок, принявшийся сочинять очередную оду Тьме по принципу стихотворения про Джека, построившего дом. Этот стих мне как-то рассказывала Тёма, уж очень он ей нравился, и от этого мне становилось только хуже. Не знаю, из каких глубин моего подсознания выудил Комок. Вскоре испортилась дорога — весенний паводок затронул несколько лесных речушек, и те совершенно размыли тракт, превратив его в подсыхающее грязевое болото.