Аннит Охэйо - Пробуждение (СИ)

— И что, больше никого нет?

— Да много кто есть… Зеленый патруль, например, — это по паркам ходить и следить, чтобы ветки не ломали, — а я что, дурак таким вот заниматься? Ещё голубой патруль есть, — это за чистотой водоемов следить и за тем, чтобы рыбу в неположенных местах не ловили, но там вообще одни девчонки. Шарятся по пляжам и ловят тех, кто без трусов купается, — Йаати хихикнул. — А потом фоткают с ладошками на причинном месте, и на доску позора, — мол, такой-то и сякой-то нарушал общественную мораль… Юные энтомологи всякие, — эти вообще странные. На хутор едут бабочек ловить, — а что они им сделали?..

— А ты, выходит, был сам по себе? — спросил Шу.

— Я в кружок рисования ходил, — Йаати смутился. — Там вообще одни девчонки, — ядовитые, конечно, но хоть посмотреть на них можно, да и рисовать мне нравится на самом деле, очень… я же даже в художественную академию после школы хотел, как раз ехать собирался. В секцию борьбы ходил, — меня даже на город от школы посылали, только ругали, что совсем всерьёз бросаю, как врага… И вообще… — ощутив некую пустоту в животе, он повернулся и вновь потянулся к тарелкам. На сей раз, его привлекла толсто нарезанная копченая рыба, — красная, наверное, жутко дорогая. Жрать её просто так всё же не хотелось. Йаати, не долго думая, плюхнул её прямо на кусок ветчины и принялся сосредоточенно жевать.

— Трудное детство, тяжелые годы, — вздохнул за спиной Шу. — Хлеба не было, икру мазали прямо на колбасу…

— Ымх, — ответил Йаати. Рот у него был набит, и издать что-то членораздельное не вышло. Из-за спины вдруг донеслись некие схожие звуки, — похоже, что оголодавший Шу не выдержал душераздирающего зрелища и тоже занялся гастрономическим развратом. Йаати отнюдь не возражал. Рыба оказалась потрясающе вкусной, ветчина тоже, и он не заметил, как очистил всю тарелку. Снова жутко захотелось пить. На глаза Йаати попались остатки вина, — он плюхнул их в чашку и выхлебал залпом, словно воду. Потом опять сполз в бассейн и икнул. Шу, между тем, трескал пирожное, — непонятно какое по счету, — и, заметив, что Йаати смотрит на него, вдруг покраснел, как девчонка. Тот лишь махнул рукой, — жри, мол, на здоровье, я не против. Говорить совершенно не хотелось, внутри стало как-то совсем тепло и хорошо, там снова урчало, — но уже не голодно, а очень деловито…

Дожевав пирожное, Шу тоже сполз в воду, на сей раз, упершись босыми ногами в такие же босые ноги Йаати. Тот бездумно сжал их пальцы, Шу тоже, и несколько секунд они незаметно боролись, — но на сей раз силы оказались равны. Наконец, Йаати поймал его большой палец пальцами ноги, и Шу невольно хихикнул, — это оказалось щекотно. Он немного подергал ногой, но Йаати держал его крепко. Все это происходило как бы отдельно от него, заставляя вспомнить совсем забытое уже детство, — в детском саду, купаясь, он любил играть в краба, хватая вот так собратьев по бассейну…

— Дальше что? — с интересом спросил Шу. Похоже, и ему процесс прогрева ух доставлял почти физическое удовольствие.

— Дальше… — Йаати шевельнулся, слегка пихнул его пятками, устраиваясь поудобнее. — Знаешь, нас как-то раз возили на завод, — на экскурсию, и там, не помню уж, для чего, делали такие полированные латунные стаканы, очень красивые, как золотые. Меня словно черт торкнул, — страшно захотелось хоть один, — просто так, ни для чего, для красоты просто, — а, так как дарить его мне никто, почему-то, не подумал, я решил забраться на завод ночью и стащить его…

— И стащил? — с крайним интересом спросил Шу.

— Ага, — Йаати довольно ухмыльнулся. — Тогда мне было где-то лет двенадцать, башка — держалка для ушей, как отец говорил… В неё пришло залезть на трубу теплотрассы и по ней ползти через забор, над оврагом, — потому что с этой стороны меня уж точно никто не ждал… Удивительно, но я так и не сорвался вниз, — высота там была метров двадцать, — как-то сполз на землю, забрался в цех, — там было открытое окно, высоко, но на стене там были такие квадратные полые выступы, декоративные, наверное… Внутри было темно, я долго бродил там, как во сне, пока не нашел эти проклятые стаканы… Самое смешное, что я смог как-то выбраться обратно, не попавшись и не сломав свою дурацкую шею… до сих пор помню всё это, — черное небо, резкий свет прожекторов внизу, далекие огни за полем, запах сентябрьской ночи, гудение трансформаторов на подстанции… как я был и не совсем уже я, а кто-то другой, совсем другой, бесстрашный и чертовски удачливый… Я, ясное дело, изодрал всю одежонку и сам весь ободрался в кровь, но зато потом… о! Эти несчастные стаканы до сих пор стоят у меня дома, в шкафу. Все пять штук, — Йаати хихикнул. — Кажется, я соврал предкам, что просто нашел их, меня даже похвалили за находчивость… на день рождения я пил из них сок, словно вино из черепа врага, — с таким же мрачным удовлетворением… Теперь я и вспомнить не могу, что в них было такого, что без них мне прямо жизнь была не мила… Ну, в общем, так оно всё и началось. Мне страшно понравилось пробираться в разные места, — не тащить что-то, а просто так, посмотреть, не творится ли там что… ну, разве что фигню какую взять на память. Или просто на трубу дымовую залезть, — оттуда ночами знаешь какой вид!.. Космос целый, огней, — как звезд в галактике. Сидишь с биноклем, — мне отец отличный подарил, — и смотришь, смотришь… думаешь, куда ещё пойти… а потом и идешь, иногда прямо этой ночью даже, но обычно… думаешь сперва, как пойдешь, это тоже, знаешь, здорово…

Чаще всего я ходил на приборостроительный завод, — при нем был здоровенный склад лома, всяких старых приборов, которые туда привозили на разборку, и вот там я находил иногда всякие поразительные штуки, военные даже, на которые я что угодно мог выменять… — Йаати вздохнул. — Знаешь, я лишь теперь понял, какой я тогда дурак был. Если бы меня там поймали, — в дурку закатали бы, наверное, потому что объяснить, зачем я всё это делаю, я бы, разумеется, не смог. Да и просто так мог тысячу раз сдохнуть, — шею сломать, или… Один раз я у реки в болото влез, — почти утонул, на животе еле выполз, не помню, как домой дошел… Промок весь насквозь, простыл… Предки вернулись, — отругали, что нельзя по полу босиком ходить… — Йаати снова засмеялся, уже нервно. — В другой раз, в лесу, меня вдруг что-то за шею сзади схватило, твердое такое, не рука совсем, а вроде кость мертвая… Я думал, — сердце из груди выпрыгнет и ускачет подальше. А оказалась ветка, блин… Однажды с дерева сорвался, так треснулся, что тело отказало, — лежу, глазами хлопаю, а пошевелиться не могу совсем… Решил, что всё, хребет сломал, и теперь всегда будет так… а потом оно проходить начало, — вроде как контузия… Козел один ножом в живот тыкал, — хорошо, не достал, я ему руку сломал… а мама ругалась, — опять рубаху, паразит, порвал… — Йаати вновь хихикнул, но смех вышел каким-то невеселым. — Когда парни по уму дерутся, то рубахи снимают, и обувь тоже, чтобы с ноги по яйцам не прилетело. А этот совсем какой-то ненормальный был, я даже не понял, что ему от меня надо было…