Алина Лис - Маг и его кошка

Слишком долго. Так я буду возиться до завтрашнего утра. Rinforzando [13].

Пламя взревело, разгораясь от ветра, выжигая все на своем пути. Теперь серое рассветное небо рассекал гигантский огненный столб. За пеленой воздуха бушевал ад. Распускались ослепительно-алые цветы, навстречу им с неба летели кроваво-красные пчелы, и все соединялось в диком крещендо, танце живого огня.

Я стоял, пьяный от магии, ощущая себя с ней единым целым. Я был ветром, который вскидывал и крутил телеги, лошадей, людей. Я был пламенем, что глодало почерневший расплавленный камень. Я был небесами, взиравшими на это в безмолвном равнодушии.

Еще секунда, и меня не стало бы вовсе.

Задохнувшись, я сжал кулаки. Симфония из огня и ветра отозвалась жалобным диссонансом. Diminuendo [14].

Воздушный кокон сжался, опали огненные замки. Нависшие над холмом тучи дрогнули, на изуродованную пламенем землю пролились потоки прозрачной исцеляющей воды.

Coda [15].

Из-за отрогов Аларских гор на северо-востоке медленно, робко карабкалось солнце, словно боясь взглянуть на место, где еще недавно бушевали стихии. От подножия холма начинался ровный слой пепла и сожженного, черного камня. Ни малейшего следа почти тридцатитысячной армии, ни черепов, ни обгорелых осадных машин, ни остатков обозов. Только жирный угольно-черный пепел.

Не скоро эти склоны снова покроются дроком и оливами.

Слабость ударила, разом лишая сил. Некогда могучее пламя в крови превратилось в едва тлеющие угли. Я пошатнулся и понял, что познал пределы собственного могущества. Они ужасали.

Тяжко опираясь на стену, я повернулся и увидел Умберто Рино. Не знаю, как долго он там стоял, возможно, часовой сразу побежал к нему, стоило мне начать.

Герцог был невероятно бледен, в глазах его я увидел отражение собственной жути.

– Что же, ваше великолепие. Надеюсь, вы не станете отрицать, что свою часть сделки я честно выполнил, – меня хватило, чтобы криво улыбнуться.

Нельзя было давать ему понять, насколько слаб я был сейчас – слабее котенка. Иначе можно не сомневаться: герцог зарубит меня прямо тут, из ужаса перед тем, чего не мог ни понять, ни осознать.

Только что на его глазах я за час уничтожил армию – чудовищное, невозможное для обычных человеческих магов действие. Только жрецам Черной во время диких камланий, в моменты прикосновений к Хаосу, бывает доступна подобная сила.

– Надеюсь, вы честно выполните и вашу.

Он кивнул. Руки его тряслись, как у старого пропойцы.

Я понял, что не дойду до собственных покоев. Не будь рядом стены, я бы уже рухнул.

– А сейчас оставьте меня. Мне надо… побыть одному. Велите запереть дверь. И чтобы сюда никто не входил. Любой, кто нарушит этот приказ, лишится жизни.

Когда за ним закрылась дверь, я сполз на холодный камень и бездумно лежал, глядя в белесые осенние небеса. Мертвенная тишина спустилась на башню, не было слышно криков людей, скрипа колес, ржания лошадей. Непосильная усталость не давала провалиться в сон, словно что-то держало меня в мире.

Пустота. Только небо и запах гари.

Тридцать тысяч душ. Проклятье, ради чего? Пары сочных сисек? Ну, или «прекрасных глаз», как сказал бы лицемер. Стоило ли оно того? И затем ли мне была дарована сила?

Франческа

Хмурое утро. Небо обложили тучи – тяжелые, серые, как комки грязного теста. В воздухе запах гари.

Осень.

Я смотрю на своего отца, и он отводит взгляд.

Только что он отрекся от меня.

Челядь и солдаты, напротив, даже не смотрят – глазеют. Жадно, словно на выступление заезжих комедиантов. Чтобы запомнить и рассказать потом друзьям и соседям, как оно было.

Только мысль об этом не дает мне разрыдаться. Выпрямляюсь через силу. Все еще надеюсь, по-глупому надеюсь, что отец сейчас рассмеется и скажет: «Это шутка, Фран. Неужели ты поверила?»

Герцог не любит шуток.

Его лицо сумрачно и враждебно, челюсть стиснута. Сколько ни пытаюсь, не могу поймать взгляд. Словно ему неприятно меня видеть.

– Отец!

Он отворачивается.

За что?

Оглядываюсь, ищу в толпе брата. Его нет. Так и не вышел проводить меня.

Это наказание? В чем я провинилась?

Тяжелая рука ложится на плечо, придавливает к земле. Оборачиваюсь к человеку, которого отец только что назвал моим господином и повелителем.

– Время, сеньорита. У нас впереди длинный путь.

Я не решаюсь задать вопрос, куда ведет этот путь. Слишком боюсь заплакать. Я – Франческа Рино. Врагам и плебсу не увидеть меня жалкой и униженной.

Он подводит меня к лошади. Даже подсаживает с заботой, в которой мне чудится издевка. Толпа расступается. На нас косятся с суеверным ужасом и тайком делают знаки от сглаза.

Многих, как и меня, сутки назад разбудили огненные зарницы. Помню, я стояла у окна в одной ночной сорочке, не чувствуя холода стылого рассвета, и смотрела, как небо над холмами раскрывается кровавой пламенеющей раной. Не было иных мыслей, кроме безотчетного нутряного ужаса. На моих глазах зачинался день Последней битвы, Закат богов – разве мог быть чем-то иным кипящий огненный ад на расстоянии двух полетов стрелы?

Я вдыхала полный пепла воздух, не в силах отвести взгляд, все время, пока длилась вакханалия ветра и пламени. А позже, когда с небес хлынули струи дождя, мир потерял все запахи, кроме запаха гари.

Гарью несло от еды и одежды, духов и взбесившихся со страху лошадей. Куда бы я ни пошла, меня преследовал запах пожарищ. Напоминая о человеке, кожа которого пахла так же.

Я недолго думала, что это всего лишь совпадение.

Утром на Кастелло ди Нава легли хлопья пепла – мелкого и черного, как мириады дохлых мух. Холмы напротив походили на безжизненные адские пустоши, а в замковой капелле было не протолкнуться. Люди рыдали и каялись в грехах. И на лице каждого встречного человека я ловила тень своего ужаса.

Никто не радовался избавлению от военной напасти. Слишком жутким и противоестественным оно вышло.

Подавленное молчание и крики покаяния висели над замком еще сутки. А в тревожных перешептываниях все чаще звучало одно имя.

Элвин Эйстер.

Мы спускаемся вниз по тропе, и я снова вижу впереди толпу. Кажется, здесь собрался весь Ува Виоло. Новости разлетаются быстро, город слишком близко к замку. Я молю богов дать мне сил пережить это новое унижение и выпрямляю спину. Сижу на лошади прямо, очень прямо, как будто на голове чашка с водой и надо не пролить ни капли. Делаю высокомерное лицо, а бледность… ее можно списать на нездоровье. Никто из простолюдинов не увидит моего страха или слез.

Горожане чертят мне вслед кресты в воздухе, провожают шепотом, всхлипами и любопытными взглядами.

– Вы прямо жертвенная дева, – ехидно замечает мой спутник. – Отдана чудовищу в уплату за спасение города.