Константин Волков - Из блокады [СИ]

Когда люди нехотя вышли из тёплого помещения, он снял с буржуйки чайник и стал разливать по кружкам горячий отвар.

- Погоди, Василич, - я порылся в рюкзаке. На самом дне, вместе с сигаретными пачками, я спрятал коробочку с чайными пакетиками.

- Это тебе, - протянул я Клыкову подарок.

- Значит, нашли, - обрадовался тот, и принялся читать надписи на коробке. Он сел на табурет. - Не соврал Партизан. Где он, кстати? Почему один пришёл?

- Потрепало нас, дядь Вася, сильно потрепало, - сказал я. - Антон и Леший точно погибли. Насчёт других - не знаю. На волколаков мы нарвались. И, такая подлость, совсем рядом. Уже и мост перешли. Раскидало нас по лесу... если никто не пришёл, значит, и не придут ... скорее вскго.

Не лежала душа обманывать, да не знал я, какие в Посёлке расклады, потому и выдавал наскоро слепленную версию. Врал я, а сам на командира дружинников поглядывал - поверит ли? Клыков отреагировал нормально: погрустнел, отвернулся, значит, история вышла правдоподобная.

- Жаль. Я надеялся... - тихо сказал он. - Ладно, хоть ты живой. Значит, до эшелона можно добраться?

- Ага, - я хлебнул горячий чай, - можно, если не гробанёшься по дороге. Но если дойдёшь, там будет много чего. И хорошего, и всякого.

- У нас тоже много всякого, не знаю, хорошего ли... - Клыков замялся, подбирая нужные слова, потом с военной прямотой сказал, - Дурдом у нас. Вместо Хозяина теперь Асланян, и хорошо ещё, что он, могло быть и хуже. Потому что вместо Захара знаешь кто? Держись крепче, а то упадёшь. Пасюков! У нас и милиции больше нет, разогнали милицию. Теперь у нас полиция. Во как!

Новость ошарашила по-настоящему. Пасюков - это сильно, и, главное, неожиданно.

- А Захар где? - спросил я. - И вообще, что с Хозяином?

- Никто не знает. Испарились. Человек десять исчезло. В лес удрали. Их искали, весь Посёлок обшарили, в Ударник ходили, только не нашли. Завтра в Нерлей собираются.

- А Степан?

- Степан арестован. Этот до последнего дрался. Кого-то подранил, кого-то напоследок прибил. А сам уйти не смог. Повязали. Не простят ему, вздёрнут. Утром и вздёрнут.

- Дела! Это всё, или ещё чем порадуешь?

- Больше, вроде, и нечем. Как Асланян объявил себя хозяином, так и назначил Пасюкова ментами руководить. Мы от такого поворота слегка ошалели, зато в Посёлке тишина наступила, будто никакой бузы и не было. Барачники довольны, а что изредка безобразят, к тому уж все привыкли. А люди притихли, не высовываются. Как видишь, не так уж плохо вышло. Сначала никто ничего и не понял, а потом уже всё случилось. Один Белов посопротивлялся. Ну, на то он и Белов... а среди граждан пострадавших нет.

- А вы-то как допустили? - не удержавшись, брякнул я. Честно говоря, думалось, что Клыков и дружинники, в случае нужды, любого размажут тонким и ровным слоем. Уж барачников хоть бы и взглядом пришибут, если будет совсем плохо с патронами. А случилось вон как!

- А что мы?! Мы люди военные! Начальство сказало: "не обострять ситуацию", мы и не стреляли. А те бабами прикрылись, заложники, говорят, у нас. А потом те, в кого надо было стрелять, вдруг сами начальниками стали. Прикажешь войну начинать? Людей губить? Мы людей защищать должны, а не губить! - Клыков, понизив голос, зашептал. - Семьи у многих. Пасюки обещались, что если кто против новой власти пойдёт, за тех ответят ихние бабы да ребятишки! Как с такими отморозками воевать? И чем воевать-то? Я, грешным делом, надеялся, может, вы с эшелона патронов добудете, тогда бы... а так... осталось последнее. Израсходуем - и точка.

Клыков махнул рукой.

- Насчёт патронов, - сказал я, - есть у меня немного. Пойду к Асланяну, доложусь.

- Подожди. Я дам человечка, проводит. Пасюки теперь наглые стали, от них всего можно ожидать; мы по одному на улице не появляемся, хоть бы и с оружием. А тебе и подавно надо ухи держать востро. А патроны, какие есть, ты лучше мне оставь, ладно?

Темнота, слякоть и лужи - всё родное. Оно, конечно, родное, а, кажется, что не совсем; чувствую - что-то сделалось по-другому, а чувствам я в последнее время стал доверять. Хлюпал я по грязи, а рядом, освещая дорогу факелом, ковылял дружинник Серёга. Суровый дядька, неразговорчивый. На вопросы отвечал через раз, всё больше делал вид, что меня нет. Возможно, подумалось мне, он считает, что я виноват во всех обрушившихся на него и на Посёлок неприятностях. И он прав - если бы не сунулся в бараки, да если бы не угрохал Корнила, может, и не случилось бы ничего. Жили бы себе, поживали. Если бы, да кабы... что теперь-то гадать, как бы оно было? Заново не перепишешь, а хочется.

Обошли мы площадь. Виселицу так и не удосужились разобрать. Когда? У людей революция, не время заниматься ерундой. А если случилось так, что революция победила, тем более, надо оставить - авось, пригодится. Над дверью в правление приколотили вывеску. Большая доска, на которой криво намалёваны буквы. Что написано, в темноте не разобрать. Я поинтересовался. Серёга, громко харкнув, объяснил:

- Дык, это. Революцьённый Комитет Спасения Посёлка. Тебе, значит, сюда.

Я постучал, и, не дождавшись ответа, заколотил сильнее.

- Они не откроют, - проворчал дружинник, - глухие они. Смотри.

Он стукнул ногой. К двери прилепился шматок грязи. Дядька заколотил настырно, как пьяный хозяин, поздней ночью вернувшийся домой. Дверь заскрипела, отворяясь. Показалась сердитая физиономия. Ба, Мухомор! В одной руке свечка, в другой - автомат, лицо грозное, а глаза выпучены, пытаются рассмотреть, что за вражина скрывается в темноте.

- Чё припёрлись, - Мухомор красноречиво потряс "калашом". - А ну, вали отсюда, пьянь. Не то...

- Вот, куда тебе надо, туда и привёл, дальше сам разбирайся, а мне на службу надобно, - дружинник, чтобы не обострять ситуацию, отошёл, и я оказался в одиночестве. Ничего! Волколаков не испугался, с летающим монстром бился, а это лишь пасюк!

- Никак, живой! - признал меня Мухомор. Глаза у него совсем выпучились.

- Что мне будет? - ответил я. - Живее всех живых. А ты чего здесь ошиваешься?

- Охраняю. Теперь я, это, народная ми... тьфу, полиция, - немного засмущавшись, Мухомор показал красную повязку на рукаве. Чудны дела твои! Если барачники стали ментами, кем же сделались менты?

- Вон оно что, - сказал я. - Правильный мужик, и вдруг так... кажется, у вас какие-то понятия на этот счёт? Даже помогать милиции нельзя, а тут... Свои за это не спросят?

Мухомор задумался, видно, и сам не до конца разобрался, как относиться к случившимся переменам.

- Я так понимаю, - рассудил он. - Жизнь теперь другая, правильная. Стало быть, и законы другие.

- А-а, понятно, - одобрил я такой философский подход. - Тогда, охраняй. Неси службу образцово и с достоинством. Но сначала проводи меня к Асланяну.

- Отдыхает хозяин, обожди до утра, - сказал Мухомор, и пояснил: - совсем человек умаялся. Поспать ему некогда.